Рудольфу пришлось признать: пора распрощаться с ролями юных принцев. В то лето он наконец-то принялся за роли, соответствующие его возрасту16. Датчанин Флемминг Флиндт думал о нем, когда собирался ставить «Шинель» по Гоголю. «В лифте в Копенгагене я увидел Рудольфа в ужасном состоянии. И вдруг я увидел его в „Шинели“… Он сначала отказался, но потом согласился быть Акакием Акакиевичем»17. Флиндт сделал для Рудольфа хореографию по его мерке: «Половина пантомимы, половина танца, немного по Бурнонвилю. Он мог еще медленно делать двойные обороты, я сделал все с учетом его возможностей, и у него был большой успех»18. Исполнение Нуреева (он был на сцене полтора часа) английская пресса оценила как «тонкое и обольстительное, по-настоящему чаплиновское»19. Харизма Рудольфа по-прежнему действовала.
Чувствуя, что он не может больше танцевать как прежде, Нуреев начал петь, исполняя трогательную роль в мюзикле «Король и я». Надо сказать, что это было непросто для него, никогда не певшего со сцены. «Когда я пою, я знаю, что разжигаю во многих огонь. Мне всегда удавалось действовать людям на нервы», – сказал он кому-то из журналистов.
В конце августа 1989 года Нурееву пришлось поволноваться. Перед самым началом гастролей в Торонто все актеры, участвовавшие в мюзикле, должны были пройти обязательный медицинский осмотр. «Я не буду сдавать анализ крови, – выдвинул он свои условия, а присутствующему при этом Флемингу Флиндту тихонько добавил: – Иначе мое тело не пойдет»20. Продюсерам пришлось согласиться.
Нуреев был не так уж плох в роли короля Сиама, которая хорошо для него подходила, хотя его голосу и недоставало силы. Публика устраивала овацию, она видела не певца, а танцовщика, когда начиналась знаменитая ария «Shall we dance?», в которой король уговаривает молодую англичанку научить его танцевать польку:
We’ll dance together.
You’ll show me.
Teach, teach, teach!
That is not right…[33]
Однако шла неделя за неделей, и качество исполнения ухудшалось. Недовольные наследники Оскара Хаммерстайна в феврале 1990 года отозвали права. Удар для Рудольфа был тем более ощутимым, что в конечном счете из-за мюзикла «Король и я» он лишился места в Опере.
Нуреев не сдавался. Собрав свои балетные туфли, он отправился в кругосветное турне с группой «Нуреев и Друзья». Он больше не исполнял фрагменты из классических балетов – только «Павану Мавра», «Песни странствующего подмастерья», «Шинель» и «Урок». Иногда – современные произведения, исключительно грустные, плохо оканчивающиеся. Лишь балет «Два брата» на музыку венгра Ернё Дохнаньи был радостным и светлым (вместе с Нуреевым танцевал Шарль Жюд). Весной труппа выступала в Мексике и США, летом гастролировала в Англии и Италии. Полупустые залы Рудольфа не останавливали, хотя, несомненно, он переживал по этому поводу. «Я знаю, я как Сара Бернар с ее деревянной ногой, но…» – признался он одному журналисту.
В мае 1990 года Рудольф захотел станцевать в Лондоне фрагмент из «Ромео и Джульетты» (смерть Меркуцио) на гала-концерте в честь Марго Фонтейн. Англичане не отказали ему, однако присутствующие предпочли запомнить Сильви Гиллем в роли Джульетты и сидящую в кресле Марго, которая по окончании концерта вышла на сцену, поддерживаемая с одной стороны Нуреевым, а с другой – Энтони Дауэллом.
Во Франции Нуреев танцевал только один спектакль – в октябре 1990 года. По просьбе Жана Гизерикса, уходившего из Оперы, он исполнил «Песнь странствующего подмастерья» с Патриком Дюпоном, который заменил его на посту директора балетной труппы.
Весной 1991 года, через три месяца после мучительного ухода Марго (она умерла в Панаме, от рака, почти в полной нищете), Флемминг Флиндт поставил для Нуреева «Смерть в Венеции». В этом коротком балете было все: Бах (аранжировка), старость, неугасимая страсть к молодому человеку… Рудольф, который всегда говорил: «Балет – это метафора», танцевал с удовольствием, но иногда через силу и в плохом настроении; последнее вылилось в судебное разбирательство с итальянским танцовщиком, которого он сгоряча ударил под зад ногой.
Именно в то время ему на ум пришла еще одна фантазия: дирижировать оркестром. «Когда тело ломается, надо делать что-то другое»21. Поскольку Терпсихора от него отвернулась, он обрел себя в музыке, в этой музе-утешительнице своего детства, подруге одиноких ночей.
Журналистам Рудольф объяснил, что идею дирижировать оркестром ему подкинул сам Герберт фон Караян. В 1980 году молодой и элегантный танцовщик встретился с легендарным австрийским дирижером в кулуарах Парижской оперы. Нуреев высказал свое восхищение. Караян указал ему на пачку партитур, которые держал под мышкой, и произнес: «Молодой человек, всё благодаря этому. Когда-нибудь и вы к этому придете, я уверен…» Вскользь брошенная фраза проросла. Соседом Нуреева по «Дакоте» был Леонард Бернстайн. Он предложил ему посещать его собственный курс дирижерского мастерства, и Рудольф от этой идеи был в восторге. Учиться, учиться без устали, даже в сумеречные предсмертные часы! «Слишком поздно» никогда не бывает – в конце концов, когда он приехал из Уфы в Ленинград, ему тоже говорили, что он «слишком стар»!
Когда идея овладела им по-настоящему, Бернстайн уже полгода как умер. Поэтому Рудольф поехал в Вену, столицу музыки, где работал вместе с Вильгельмом Хюбнером, руководителем Венского филармонического оркестра. Рудольф умел читать партитуры для фортепьяно, но не для оркестра. Чтобы преодолеть пробелы в знаниях, он начал усиленно заниматься. Через три месяца, 26 июня 1991 года, состоялось первое выступление Нуреева-дирижера. В программе были «Охота» Гайдна, скрипичный концерт Моцарта и «Серенада для струнного оркестра» Петра Ильича Чайковского22. На следующий день Нуреев добавил в программу «Аполлона Мусагета» Стравинского. Для него это было очень символично, ведь именно в Вене в 1967 году он впервые танцевал этот балет в постановке Баланчина. Двадцать четыре года спустя, уже в другом качестве, он сумел вдохнуть в исполнение те же чувства, которые когда-то вкладывал в хореографию.
Летом 1991 года состояние здоровья Рудольфа резко ухудшилось. В Вене его прооперировали (начались проблемы с мочеиспусканием), операция оказалась удачной, но несколько дней он провел в палате, ругая всех подряд, и особенно Дус Франсуа, приехавшую ухаживать за ним. Все закончилось тем, что он из госпиталя… сбежал. «Рудольф позвонил мне из телефона-автомата в три часа ночи, чтобы сказать, что он удрал из больницы и у него нет ни гроша в кармане», – вспоминал Шарль Жюд23. Убежать из этого ада – больницы – и отправиться в изнурительное турне по Австралии с «Друзьями» – вот что было для него главное.
