Но потом не выиграли в Москве у «Нефтчи» — не удержали минимального в свою пользу счета. Правда, одержали важную победу в Ленинграде — Батанов забил-таки «Зениту». А после ничьей в Тбилиси — при том, что Эдик свой обязательный грузинский гол забил (чаще всего он забивал тбилисцам — четырнадцать голов: девять в первенствах и пять в играх на Кубок; в Тбилиси он забил первый в своей карьере мяч и в Тбилиси же забил последний…) — киевляне вышли в турнирной таблице вперед.
Однако не тут-то было: после солидного выигрыша у минских динамовцев — великолепная победа над «Пахтакором» в Москве, 4:0. Стрельцов и сам забил, и выдал пас Иванову, вызвавший восторги большие, чем гол. Я близко сидел от поля — играли опять на «Динамо» — и слышал, как Эдик крикнул: «Валя, вперед!» И пустил белый шар вдоль белой линии поля… Мяч катился по траве, колюче зеленеющей в прожекторном свете, казалось бы, вечность, но Иванов стартовал к нему по ему одному видимому коридору — и легкой поступью бутс догнал превращенный в послушный клубок-колобок дружеский привет от маэстро маэстро — и с фамильным изяществом превратил этот привет Эдуарда в следующий гол… С чьей уж помощью — запамятовал: в памяти остался лишь «разговор звезды со звездою»…
Три завершающих сезон матча пришлись на состязания с командами несильными, но на финише призванными по закону зловредности мешать лидерам. «Торпедо» противостояли одноклубники из Кутаиси и два одесских клуба: военный и гражданский.
Счастливый обладатель примы «Современника» забил единственный гол воякам-маргиналам. Кутаисцы посопротивлялись до счета 1:1, но затем Эдик забил им за девять минут два мяча.
Последнюю игру проводили в Одессе с «Черноморцем». А Киев параллельно играл против кутаисцев.
Лучшим из того, на что могли рассчитывать московские футболисты, был бы дополнительный — на нейтральном поле — матч опять с динамовцами, но уже из другой союзной республики. Хотя маловероятным казалось, что команда Маслова ограничится в Кутаиси ничьей, даже если обреченный на вылет из высшей лиги клуб попытается — из спортивного интереса — оказать соискателю первого приза сопротивление.
Торпедовцам из Москвы решающая игра должна была бы даться труднее. Одесситы у себя в городе способны показать норов. При том, что желание поддержать Киев представлялось сомнительным — в тогдашней Одессе прорусские настроения чувствовались…
Первый гол Стрельцов забил, но увеличить счет никак не удавалось. У того же Эдика было и еще несколько хороших моментов, но он спешил с ударом. На банкете в Мячкове Эдуард потом рассказывал: «Валя меня после игры ругал, что же не отдал ему мяч, когда он в шести метрах сзади был — и совсем свободный. Я ему: „Кузьма! Ну неужели я тебя не вижу? Просто понадеялся, что сам забью“». Вот это «неужели я тебя не вижу» в рассказе, где партнер был за спиной, объяснило мне про Стрельцова больше самых специальных комментариев и разборов…
Ближе к финальному свистку, когда впору было занервничать, Эдик, наоборот, собрался — и больше играл в пас. А решающий гол забил торпедовский новобранец Александр Ленёв — за восемь минут до конца дальним ударом в верхний угол. Борис Батанов, сразу по возвращении из Одессы в Москву посетивший ресторан ВТО, очень хвалил Ленёва, предрекал, что из него выйдет хороший игрок…
Я выдержал характер — не сообщил результат кутаисского матча. Но не знаю: от кого следовало принимать чемпионам шестьдесят пятого года подарок — от проигравших динамовцев или от победивших одноклубников?
Кого, кроме Стрельцова, должен был благодарить тренер Марьенко за то, что оказался человеком слова?
Из дальнейшего мы увидим, что чемпионом страны, поступившей с ним так, как она поступила, Эдик мог стать только в сезоне шестьдесят пятого — в последующие годы претензии торпедовцев настолько высоко не заходили. И всем бы радоваться за Стрельцова, но спорт есть спорт, а политика есть политика — и нет у меня полной уверенности, что елей похвал Эдуарду был пролит и на все «командирские» сердца.
Представлял ли футбольный интерес дополнительный матч, где Маслов встал бы на пути Эдика? При всей приверженности к «Торпедо» мне казалось, что энергозапас у киевлян был к тому моменту выше. Но вдруг бы и совершил именно Стрельцов чудо — ведь через год с ярмарки поехали все торпедовские звезды, кроме него?
13
Дядя Саша Вит, как друг Маслова, был в сложном положении, но вышел из него с профессиональной честью, озаглавив статью про торпедовцев «Красивый чемпион». Вит из понятных тогда — и невообразимых или абсурдных сегодня — соображений уделил большую часть газетной («Советского спорта») площади великолепной — кто бы стал с тем спорить? — игре Валентина Иванова. Эдика он преподнес как опять же великолепного партнера Кузьмы, напомнив общее суждение середины пятидесятых годов о том, что «не назвать вторую такую пару центральных нападающих, словно созданных друг для друга». Внимательный читатель или специалист должен был догадаться, что фразой про идеальную пару Александр Яковлевич извиняется перед ним за передержку или передергивание.
Это напомнило мне криминально-анекдотическую историю с эстрадниками-халтурщиками, которые в каком-то представлении шестидесятых годов процитированную в обозрении строчку «Тамбов на карте генеральной кружком означен не всегда» приписали Пушкину. А когда их прижучили, то вместо того, чтобы сознаться в ошибке, приплели ни к селу ни к городу высказывание Ираклия Андроникова о том, что в некоторых юношеских стихах Лермонтов подражает Пушкину. На что им резонно заметили: Лермонтов — Пушкину, а не Пушкин Лермонтову!
Всегда прежде Валентин Иванов проходил как идеальный партнер для Эдуарда Стрельцова, а не наоборот.
Но дядя Саша, как человек старого закала, был все же совестливее, чем юный тогда Серега Кружков, который в автозаводской многотиражке, выделив особо в составе чемпиона двоих — Валерия Воронина и Валентина Иванова, роль Эдика вообще уместил в две информационные строчки: «В нападении „Торпедо“ в нынешнем сезоне рядом с Ивановым вновь играет Стрельцов. Сегодня на его боевом счету двенадцать мячей». Но, конечно, разбиравшийся в футболе Сергей не по доброй воле оказался до такой степени краток и сух.
…Когда же торпедовцы разместились на огромной эстраде Дворца спорта в Лужниках, где им вручали золотые медали перед пятнадцатитысячной аудиторией, и поздравлявшие со сцены, и публика безоговорочно выделили Эдика — и все товарищи по команде не казались обиженными: они понимали, что присутствуют при акте своего рода неповиновения глупому официозу.
