Трудно сказать также, насколько Потёмкин около 1780 года содействовал сближению России с Австрией. Энгельгардт рассказывает в своих «Записках», что Екатерина, решаясь на союз с Иосифом II, в беседе с Румянцевым, не одобрявшим этой политики, ссылалась на мнение Потёмкина; Румянцев, сказано у Энгельгардта, заметил: «Государыня, вам не нужно ни от кого принимать советов: свой ум – царь в голове…»[172] Но справедливость этих сообщений подлежит большому сомнению. Столько же неосновательно предположение Гельбига, что Потёмкин был виновником путешествия императрицы в Могилев, где она встретилась с императором Иосифом II[173]. Во время пребывания Потёмкина в Москве вместе с Иосифом II он избегал говорить с ним о политических делах[174]. На императора он произвел гораздо более впечатление царедворца, чем замечательного государственного деятеля. Зато после возвращения в Петербург князь неоднократно беседовал с австрийским послом Кобенцлем в видах сближения Австрии с Pocсией[175]. В Могилеве князь не играл особенно выдающейся роли. Завадовский, насмехаясь, писал из Могилева 29 мая 1780 года к С.Р. Воронцову: «Полк свой учил для императора князь Потёмкин, которого везде вижу херувимом»[176]. Во время пребывания принца Фридриха-Вильгельма в Петербурге Потёмкин не говорил с ним о делах и мог выказать свой взгляд на отношение России к Пруссии разве только холодностью обращения с племянником прусского короля, невниманием к высокому гостю. «Князь Потёмкин, – доносил Геррис, – нисколько не старается угодить принцу и обращает на него не более внимания, чем требует необходимость». Дальше: «Отъезд князя Потёмкина (на охоту) должен считаться по справедливости признаком неуважения к принцу прусскому». Наконец: «Князь Потёмкин не хотел дозволить своей племяннице устроить для принца вечер…[177] Несмотря на эти указания, все же нет никакого основания верить утверждениям Гельбига, будто бы не кто иной, как Потёмкин, был виновником холодного приема, оказанного прусскому принцу Екатериною[178].
Во время пребывания великого князя Павла Петровича во Флоренции он в беседе с герцогом тосканским Леопольдом говорил, что русские сановники подкуплены венским двором, и между ними первым назвал Потёмкина[179]. С другой стороны, именно в это же время ходили слухи о раздражении Потёмкина против Иосифа II, когда возникли кое-какие затруднения при заключении договора между Австрией и Россией в 1781 году[180].
Некоторые дипломаты, как, например, Геррис и Сегюр, часто беседовавшие с Потёмкиным о делах, хвалили его способности и, как кажется, были довольны его открытым и честным образом действий. Геррис с Потёмкиным говорил более откровенно, чем с Остерманом или Паниным[181]. В свою очередь, Потёмкин в беседе с Безбородкою называл Герриса «человеком коварным, лживым и весьма непохвальных качеств»[182]. Даже и тогда, когда Потёмкин находился на юге России и был занят устройством вверенного ему края, он подробно знал о состоянии отношений России к другим державам. В письмах Екатерины к князю все эти вопросы занимают весьма видное место. В своих ответах Потёмкин сообщал императрице свои соображения. Но все же напрасно некоторые современники приписывали князю чрезмерное влияние на внешнюю политику. По рассказу Гельбига, и союз России с Австрией, и поездка императрицы в Фридрихсгам для свидания с Густавом III, и вмешательство России в дела Германии по поводу образовавшегося там так называемого княжеского союза – все это было делом почина Потёмкина[183]. Такой взгляд на деятельность князя не соответствует фактам. Западная Европа, вообще говоря, интересовала князя настолько, насколько с нею были связаны дела восточного вопроса. Бывали, впрочем, случаи, в которых Потёмкин чрезвычайно зорко следил за событиями в том или другом государстве. Неоднократно он старался вмешиваться в дела Польши[184]. В 1784 году им была составлена записка о мерах на случай войны с Швецией[185]. В заключении торгового договора с Францией в 1786 году он принимал деятельное участие, как видно из записок Сегюра, из писем Безбородки…[186] Во время нерасположения императрицы к Англии Потёмкин скорее был склонен к союзу с этою державою, нежели к сближению с Францией[187]. Если бы сохранились и были изданы все письма Потёмкина к Екатерине, мы могли бы составить себе гораздо более точное понятие об участии князя в делах внешней политики. Из писем императрицы к князю видно, что он часто и подробно писал ей о предметах внешней политики.
В письме князя к Безбородке от 30 июля 1783 года из Карасубазара сказано между прочим: «Мысли мои в рассуждение противовеса Бурбонским дворам; союз с Англиею, который чем теснее, тем полезнее России, ибо Франция открыла свое доброхотство и что она наипаче желает Россию поставить как державу без действия. Вообразите, как бы она зачала давать законы, если б усилилась; нам нужна морская держава, так как и она дознала нужду в союзе нашем. Против истины сей говорить нечего, и если Государыня решиться изволит, то увидите, чего мы не сделаем. Посему уведомите меня, в каком положении дела заграничные… Нужно нам снабдиться флотом; тогда воля Божия» и проч.[188].
Главным предметом внимания Потёмкина в области политики был восточный вопрос, отношение России к татарам и туркам. Участие в турецкой войне было эпохою приготовления к той деятельности, которой он посвятил себя после Кучук-Кайнарджийского мира. Расширение границ России на юге, устройство новозанятых провинций, присоединение Крымского полуострова, сокрушение Оттоманской Порты, полное торжество России над исламом – вот главные предметы забот Потёмкина до его кончины. Самойлов рассказывает, что он еще во время первой турецкой войны неоднократно вспоминал о подвигах первых русских государей – Олега и Игоря в борьбе с Царьградом, сравнивал татар с половцами, давно составил план отделения татар от турок, приведения Крыма под власть России, занятия Очакова, постройки на юге русских крепостей, проведения линии укреплений на Кавказе…[189] Несомненно, что Потёмкин, сделавшись другом и сотрудником Екатерины, часто с нею беседовал об этих задачах внешней политики России. Начиная с 1776 года явилось множество рескриптов императрицы к князю, в которых идет речь о приведении в исполнение начертанной им программы. Точно так же и в частных письмах Екатерины к Потёмкину постоянно встречаются относящиеся к этому предмету замечания.
В особенной записке Потёмкин изложил свои мысли обо всем этом[190]. «Крым, – говорится в этой записке, – положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по Бугу или со стороны Кубанской – во всех сих случаях и Крым на руках. Тут ясно видно, для чего хан нынешним туркам неприятен: для того, что он не допустит их чрез Крым входить к нам, так сказать, в сердце. Положите теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу, – вот вдруг положение границ прекрасное: по Бугу турки граничат с нами непосредственно, потому и дело должны иметь с нами прямо сами, а не под именем других. Всякий их шаг тут виден. Со стороны Кубанской сверх частых крепостей, снабженных войсками, многочисленное войско донское всегда тут готово. Доверенность жителей в Новороссийской губернии будет тогда несумнительна, мореплавание по Черному морю свободное, а то извольте рассудить, что кораблям вашим и выходить трудно, а входить еще труднее. Еще вдобавок избавимся от трудного содержания крепостей, кои теперь в Крыму на отдаленных пунктах. Всемилостивейшая Государыня! Неограниченное мое усердие к вам заставляет меня говорить: презирайте зависть, которая вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвысить славу России. Посмотрите, кому оспорили, кто что приобрел: Франция взяла Корсику; Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Нет державы в Европе, чтобы не поделили между собою Азии, Африки, Америки. Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить вас не может, а только покой доставит. Удар сильный – да кому? Туркам: это вас еще больше обязывает. Поверьте, что вы сим приобретением бессмертную славу получите, и такую, какой ни один Государь в России еще не имел. Сия слава положит дорогу еще к другой и большей славе: с Крымом достанется и господство в Черном море; от вас зависеть будет, запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду. Хану пожалуйте в Персии что хотите – он будет рад. Вам он Крым поднесет нынешнюю зиму, и жители охотно принесут о сем просьбу. Сколько славно приобретение, столько вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при каждых хлопотах так скажет: вот она могла, да не хотела или упустила. Естьли твоя держава кротость, то нужен в России рай. Таврический Херсон! Из тебя истекло к нам благочестие: смотри, как Екатерина Вторая паки вносит в тебя кротость христианского правления».
