– Скоро ли наступать? – спрашивали бойцы.
Части первого эшелона хорошо отдохнули и к началу февраля получили свежее пополнение.
В разведку мы посылали бойцов второго эшелона, чтобы части первого были к моменту Соя в полной силе, сохранности и готовности.
Командование батальонов крепче взялось за руководство тылами. Решили ни одной лишней повозки не допускать на территорию, где должны бы ли разыграться боевые действия, чтобы ничто не мешало продвижению войск.
Наконец, был разработан детальный план решающей атаки. Планирование артиллерийского огня построили так, чтобы вконец запутать противника, учитывая опыт декабрьских боев. Тогда, во время переноса нашего артиллерийского огня в глубину оборонительной полосы, финны спокойно выходили из укреплений, занимали места в окопах и вели жестокий огонь по атакующей пехоте. Теперь мы решили прибегнуть к ложным переносам огня. Порядок артиллерийского огня был заранее разработан с точностью до минуты.
2 часа 20 минут должна была проходить артиллерийская подготовка. За десятиминутным огневым налетом следовал методический огонь (15 минут), затем снова огневой налет (5 минут), далее ложный перенос в глубину (15 минут), потом снова огневой налет (10 минут), методический огонь (20 минут) и т. д. Перед самой атакой ложный перенос огня продолжался уже 30 минут.
Артиллеристы подготовили все расчеты. Даже в том случае, если бы была порвана связь с командным пунктом, ничто не смогло бы остановить проведение точно разработанного плана прорыва линии Маннергейма. Командиры и политруки широко разъясняли в своих подразделениях план артиллерийского огня. Каждый знал свое место в предстоящей атаке.
10 февраля пришел приказ: частям дивизии 11 февраля перейти в наступление. Было указано, что час атаки будет сообщен дополнительно. Вечером нам указали и час атаки: 12.00.
Незабываема ночь с 10 на 11 февраля. Никто в дивизии не спал. Шла окончательная подготовка к прорыву. Артиллерия танки, пехота занимали свои места, согласно плану. Командный пункт дивизии перешел на другое, заранее подготовленное место (высота 54,2), ближе к огневым позициям. Связь там была уже готова.
К 8 часам все части заняли свои исходные рубежи и замаскировались так, что даже я с трудом мог обнаружить некоторые танки, хотя и знал о месте их пребывания.
На поле предстоящего боя не было никого.
В эту напряженную ночь я побывал почти во всех подразделениях и всюду наблюдал такую уверенность в победе, такой порыв вперед, на штурм линии Маннергейма, что стало ясно: теперь ничто не может остановить бойцов!
Бойцы крепко верили в своих командиров, и настроение у них было приподнятое. Все чувствовали, что предстоит одно из величайших в истории сражений, которое решит дальнейший ход войны.
В 9 часов 40 минут началась артиллерийская подготовка. Велась она классически. Тысячи снарядов полетели на головы врагов. Ни на одну минуту не прерывалась связь с командным пунктом. Два часа гремели орудия всех калибров, поднимая вверх груды земли. Осталось 20 минут до конца артиллерийской подготовки. Загудели моторы. Танки пошли вперед с исходного рубежа. Ровно в 12 часов они соединились с пехотой. За танками на бронесанях двинулись пехота и саперы с взрывчатыми веществами.
Враг думал только о своем, спасении. Дезорганизованный ложными переносами огня, он потерял много людей убитыми и ранеными. А когда началась атака и наш огневой вал уже по-настоящему прикрывал пехоту, белофинны не решились вылезти из своих нор. Они боялись повторения внезапных огневых налетов.
Не прошло и получаса с начала атаки, а над центральным дотом высоты 65,5 уже развевалось знамя с портретами Ленина и Сталина.
Остановить наши части теперь не смогла бы никакая сила. К концу дня почти без потерь взяты были и остальные железобетонные укрепления. Захваченные пленные заявили, что финны были ошеломлены внезапностью атаки.
В ночь с 11 на 12 февраля враг кое-где пытался перейти в контратаку. На некоторых участках было до десяти таких попыток. Но белофиннам уже не было спасения. Такая уверенность, такая сила была в наших бойцах, что все попытки врагов отбросить нас с занятых рубежей не привели ни к чему.
Дот за дотом мы прорывали первую линию обороны противника. Плохие дороги мешали быстрому продвижению наших войск. 15 февраля мы впервые применили танкодесантные операции. Прямо на танки с пулеметами и гранатами усаживалась пехота и громила врагов.
Финны отступали…
К 17 февраля, пройдя в труднейших условиях за 2 дня 12 километров, мы подошли ко второй линии обороны противника – на рубеже Кусисто – полустанок Хантемяки – Хумола. Тут снова нас встретили надолбы и противотанковые рвы, и проволочные заграждения, и минные поля. К этому времени наша дивизия опередила другие соединения.
20 февраля завязался бой за высоту 47,8 у озера Липиенлампи. Это была довольно поучительная борьба. Местность лесистая. Из леса стреляли и настолько интенсивно, что наши немного растерялись. Прихожу в батальон, спрашиваю:
– Почему не идете?
– Стреляют.
– Откуда?
– Из лесу.
Я приказал пулеметами «прочесать» лес сверху донизу. Стрельба прекратилась. Но занять этот лесок, нам еще долго не удавалось. Где бы мы ни сосредоточились в нем, противник засыпал нас снарядами, расставлял поблизости мины. Это было довольно странным явлением. Командир 1-го батальона организовал поиски. Он нашел и обезоружил группу белофиннов с офицером во главе. Они бродили по лесу, имея радиостанцию и телефон, и сообщали своей батарее о расположении наших войск. С ликвидацией этой группы разведчиков-белофиннов прекратился обстрел наших частей. Отсюда вывод: во время наступления требуется особенно тщательная разведка леса.
Вскоре была взята станция Тали. Наши бойцы проявили большой героизм, когда приходилось форсировать затопленные финнами полосы.
Вода была выше колен, но водная преграда не остановила красноармейцев. Они прошли через нее, подняв винтовки кверху.
Бои в Финляндии явились для бойцов нашей дивизии хорошей боевой школой.
Комабат И.Я. Кравченко со своими чудо-богатырями (второй ряд, третий справа). 1940 год.
* * *
Белофинская печать утверждает, что вся 123-я стрелковая дивизия состоит из коммунистов. Конечно, это не так. Но наши непартийные большевики шли в ногу с коммунистами и победили.
Весь боевой путь 123-й стрелковой дивизии является наглядной иллюстрацией к словам Народного Комиссара Обороны Героя и маршала Советского Союза товарища Тимошенко о том, что «мы будем побеждать малой кровью только тогда, когда научимся образцово владеть своей техникой, применять ее в любых сложных условиях, когда наши люди будут обучены искусству воевать».
За боевые заслуги награждены орденом Красного Знамени стрелковый полк майора Рослого и артиллерийский полк дивизии, 22 человека получили звание Героев Советского Союза, 981 человек награжден орденами и медалями.
За прорыв линии Маннергейма дивизия награждена орденом Ленина.
11 мая товарищ Калинин, выдавая ордена и медали бойцам, командирам и политработникам, участникам боев с белофиннами, в своей речи особо сказал о нашей дивизии.
– Эта дивизия, – заявил он, – ныне существующая, выковалась в борьбе с белофиннами и получила право на свое дальнейшее существование.
Майор С. Степанов Прорыв
Перед нами современная, построенная по последнему слову техники линия Маннергейма. Эта укрепленная линия, которую по праву сравнивали с линиями Мажино и Зигфрида, являлась последней надеждой финской буржуазии.
Ее искусно замаскированные, прикрытые лесами и снегом доты и дзоты осыпали нашу дивизию от Меркки до Суммы свинцом пуль и сталью снарядов.
123-я стрелковая дивизия остановилась перед этим шквалом огня. Батальоны атакуют линию Маннергейма. Встреченные фланговым и косоприцельным огнем невидимых дотов, отходят назад. Отдельные подразделения прорываются за передний край укрепленной полосы. Втиснутые в снег плотным огнем пулеметов, они лежат без движения, скованные холодом. Коченеет каждая частица тела. Как хочется потереть лицо, руки, ноги! Но малейшее движение вызывает фланговый огонь. И только ночью, под прикрытием окаймляющего огня артиллерии, удается отойти назад. В сердце каждого бойца огромная, невыразимая ненависть к белофиннам.
Вот выносят раненых, но не слышно стонов и жалоб на боль. Стиснуты зубы. Один из бойцов бережно, с материнской нежностью укладывает в санитарную двуколку своего тяжело раненого товарища, вынесенного им из боя. Укрывает его одеялом и, как родного брата, целует в лоб. Губы что-то шепчут, большие, усталые глаза покрываются влагой, слезы катятся по обветренному лицу.
– Мне прислали посылку, – приглушенным голосом говорит раненый, – возьми ее, поделись с другими.
