В. В. Большаков в книге «Русские березы под Парижем» пишет:
«В Ниццу в среде русского дворянства стало ездить престижно. «Как? Вы не были никогда в Ницце?» — как часто звучала эта фраза и в салонных разговорах, и в душещипательных романах. Сюда ехали прожигатели жизни».
Во второй половине XIX века русское влияние в Ницце было столь очевидным, что один журнал того времени писал:
«На улицах города — сплошные русские костюмы, и всюду слышна русская речь».
В городе имелись русские рестораны, отели, театры, банки, страховые компании, акционерные общества. Эта экономическая база во многом сохранилась и после русской революции 1917 года. Вот небольшое тому свидетельство из «Вестника Русской Ниццы» за 1927 год:
«Русская Ницца имеет даже своих финансовых тузов, которым принадлежат и доходные дома, и роскошные виллы: ни один спектакль, ни один бал не обходится без блещущих элегантными туалетами русских дам: всюду — на музыке, на прогулках, в поездах и трамваях, в кинематографах, кафе и барах и просто на людных улицах — слышится русский говор и бросается в глаза золоченая молодежь с претензиями на элегантность и шик. Все куда-то спешат, мужчины, по большей части без шляп и с пустыми руками, по-видимому, догоняя растрачиваемое попусту время. Нечего и говорить, что для такого рода благородных занятий необходимо иметь свободные ресурсы».
А вот что писал о русских на Ривьере знаменитый американский прозаик и кинодраматург Ф. С. Фицжеральд в своем романе «Ночь нежна», законченном в 1934 году:
«Из-за солнечных ожогов пришлось на следующий день отказаться от купанья в море, поэтому они с матерью наняли автомобиль — основательно поторговавшись, так как Розмари именно во Франции впервые узнала цену деньгам, — и поехали вдоль Ривьеры, этой дельты многих рек. Шофер, настоящий русский боярин времен Ивана Грозного, добровольно взял на себя обязанности гида, и такие названия, как Ницца, Канны, Монте-Карло, засияли во всем блеске сквозь тусклый камуфляж обыденности, повествуя о государях, приезжавших сюда пировать или умирать, о раджах, швырявших английским танцовщицам глаза Будды, о русских князьях, превращавших свои дни и ночи в сплошные балтийские сумерки воспоминаниями о былом икорном раздолье.
Русский дух был особенно силен на побережье — всюду попадались русские книжные магазины, русские бакалейные лавки, сейчас, правда, заколоченные. В те годы с окончанием сезона на Ривьере закрывались православные церкви, и запасы сладкого шампанского, любимого напитка русских, убирались в погреба до их возвращения. «В будущем сезоне вернемся», — говорили они, уезжая, но то были праздные обещания: они не возвращались никогда».
Глава четвертая
Миллионы железнодорожных королей
Апофеоз «русского безумия» начался на Лазурном Берегу с того момента, когда вслед за аристократами, морскими офицерами и провинциальным полусветом сюда устремились совсем недавно появившиеся в России крупные частные предприниматели.
Наиболее ярко отметились на Ривьере российские «железнодорожные короли» Павел Григорьевич фон Дервиз и Карл Федорович фон Мекк — в недавнем прошлом скромные чиновники, быстро сколотившие себе миллионные состояния.
* * *
Павел Григорьевич фон Дервиз родился в 1826 году в Тамбовской губернии. Его род происходил из Швции, а непосредственные предки оказались в России в XVIII столетии. Фамилия их была просто Визе, без дворянской приставки «фон». Фамилия фон дер Визе появилась во времена Петра III, когда российский дворянский титул получил служивший в юстиц-коллегии Иоанн-Адольф Визе, позднее переименованный в фон Дервиза. Сын Иоанна-Адольфа, Иван Иванович, был генерал-майором, а внук Григорий Иванович — директором Гатчинского сиротского института. Григорий Иванович имел пятерых сыновей, в том числе Григория Григорьевича — художника-монументалиста. Он-то и стал отцом Павла Григорьевича фон Дервиза.
В 1847 году Павел фон Дервиз окончил с золотой медалью привилегированное училище правоведения в Петербурге и поступил служить в сенат по департаменту герольдии, заведовавшему родословными делами.
В 1857 году он покинул государственную службу и занялся новым для себя и для России делом — строительством железных дорог. До того времени железнодорожное строительство не считалось в России прибыльным делом, а сама деятельность на поприще частного предпринимательства воспринималась родовитым дворянством как занятие купеческое, а значит — малопочтенное и даже предосудительное. Но умный и деловой Павел фон Дервиз смог отбросить эти сословные предрассудки и заработать на железнодорожном строительстве баснословное состояние.
С марта по сентябрь 1865 года он создал Рязано-Козловскую железную дорогу. Практика еще не знала столь стремительных темпов строительства, да и стоимость постройки одной версты дороги у фон Дервиза оказалась почти на треть ниже казенной. При этом эта дорога стала в техническом плане и по организации эксплуатации настоящим образцом для строившихся позднее железных дорог. Возглавляемые фон Дервизом общества на условиях привлечения заграничных частных капиталов при строительстве Рязано-Козловской и Курско-Киевской железных дорог, а затем (в 1868 году) — Московско-Рязанской железной дороги стали примером извлечения высоких учредительных доходов из государственных концессий.[11]
Концессионеры этих дорог получили огромные барыши, и фантастический по размерам капитал, полученный фон Дервизом, стал причиной «концессионной горячки» в России в 1868–1872 годах. Так за сравнительно короткий срок Павел фон Дервиз превратился в одного из самых богатых людей России. В Ницце, куда он любил ездить отдыхать, его называли «русским Монте Кристо». Там он в 1865–1867 годах построил себе посреди огромного парка настоящий дворец, получивший название «Шато де Вальроз». Архитекторами дворца стали Д. И. Гримм из Петербурга и Антонио Кроччи из Швейцарии, парка — Жозеф Карлес, автор садов вокруг казино Монте-Карло. В своем дворце меломан фон Дервиз (он был страстным любителем музыки и сам сочинял: в частности, он написал музыку на ставшие впоследствии знаменитыми романсы «Вечерний звон» и «Вздохнешь ли ты») предусмотрел концертный зал на четыреста зрителей, в котором начали выступать актеры основанного им театра и симфонический оркестр из семидесяти музыкантов. Сидя в ложе своего собственного театра, куда он проходил по специальной галерее, «русский Монте-Кристо» обожал наслаждаться столь любимой им музыкой Верди. О концертах во дворце фон Дервиза ходили легенды. На его званые вечера стремились попасть все — оркестр славился на всю Европу. В казну Ниццы после благотворительных балов у фон Дервиза перечислялись огромные суммы золотом.
