В самый разгар канзасских действий – 16 июня 1858 года – в Спрингфилде собрался конвент республиканской партии, и Авраам Линкольн был вторично избран кандидатом в сенаторы. На следующий вечер после выборов он произнес здесь речь, известную в Америке под названием “Раздор в доме”. Приводим начало ее, указывающее на признаки приближающейся бури, которая скоро охватит всю страну. “Если б мы знали, где мы находимся и куда стремимся, то могли бы лучше решить, что нам делать и как поступать. Уже пятый год как принята политика, которая, по уверениям ее сторонников, должна была положить конец волнениям, вызванным вопросом о невольничестве. Действие этой политики не только не успокоило волнений, а, напротив, усилило их. По моему мнению, они не прекратятся, пока мы не дойдем до кризиса и не переживем его. Дом, в котором царит раздор, устоять не может. Я полагаю, что нынешнее правительство, колеблющееся между свободой и рабством, не может быть прочно. Я не ожидаю расторжения нашего Союза... Я не боюсь, что дом рухнет, но я уверен, что раздор в нем прекратится. Он должен быть однородным. Или враги рабства положат ему предел и поставят его в такие условия, что оно должно неминуемо исчезнуть, или его защитники двинут и утвердят его настолько, что оно сделается одинаково законным для всех штатов, – как старых, так и новых, как северных, так и южных”.
Это были смелые слова; но даже самые нерешительные из сторонников Линкольна в конце концов должны были признать, что он говорил правду. Впечатление от его речи было громадное, и с тех пор республиканская партия Иллинойса стала смотреть на него как на своего вождя в борьбе с рабовладельцами и в защите Союза, которому теперь угрожала опасность. Уже нельзя было долее сомневаться, что южные штаты готовы были поставить все на карту, чтобы достигнуть повсеместного признания невольничества, а в крайнем случае даже отделиться от Союза.
Одновременно с Линкольном другая партия выдвинула своим кандидатом его старого соперника – Дугласа. Оба они разъезжали по Штатам в одно и то же время и произносили речи: Дуглас – в поддержку рабовладельческой партии, Линкольн же – против нее. Канзасская борьба была теперь в самом разгаре и речи этих двух враждующих ораторов привлекали к себе всеобщее внимание. Во время этой избирательной борьбы Линкольн как-то объявил, что он считает “непременным долгом конгресса – воспретить невольничество по всей территории Соединенных Штатов”. Хотя на выборах Линкольн и получил большинство в четыре тысячи голосов, но в конгрессе вследствие большого числа избранных представителей предстояла перебаллотировка, и он не был утвержден членами сената, подавшими голос за Дугласа. Линкольн несомненно был огорчен таким неожиданным поворотом дела и впоследствии, в разговоре с одним знакомым, так выразился по этому поводу: “Я испытывал тогда чувства мальчика, которому наступили на ногу; было слишком больно, чтобы смеяться, а плакать большому – совестно”.
Речи, произнесенные Линкольном во время избирательной борьбы с Дугласом, привлекли множество сторонников к делу, за которое он стоял. Его речь “Раздор в доме” повторялась в самых отдаленных концах страны.
Весьма характерен контраст в расходах на избирательную борьбу двух соперничествовавших кандидатов, продолжавшуюся почти семь месяцев. Богач Дуглас, разъезжавший царем по округу, в сопровождении целой свиты друзей, в особых поездах, даже с пушкою, истратил до пятидесяти тысяч долларов. Линкольн же, как бы стыдясь своей расточительности, признавался, “что все это дело обошлось ему не менее пятисот долларов”.
В течение следующих двух лет Линкольн знакомился со страною, разъезжая по разным местам Соединенных Штатов, где он читал лекции и произносил речи. Между прочим, он был в Нью-Йорке, где сказал замечательную речь, а также в Канзасе, где его восторженно встретили свободные поселенцы. Одним словом, везде, где он ни появлялся, он производил самое благоприятное впечатление на своих слушателей.
В бытность свою в Нью-Йорке он посетил одно ремесленное заведение для бедных детей. Преподаватель в тамошней воскресной школе пишет о его посещении: “В воскресенье в наш класс вошел чрезвычайно высокий, замечательный на вид человек и занял место на скамье. Он следил с таким вниманием за нашими занятиями и лицо его выражало столько интереса к делу, что я подошел к нему и попросил его сказать несколько слов детям. Он согласился на мою просьбу и, выйдя вперед, произнес краткую речь, которая совсем очаровала его маленьких слушателей. В комнате водворилась полная тишина. Он говорил прекрасным языком, его голос доходил до глубины души. На лицах детей было написано, какое они испытывали сильное впечатление. Раза два он хотел остановиться, но раздавались возгласы: “Продолжайте! Пожалуйста, продолжайте!” При взгляде на высокую мускулистую фигуру незнакомца, на его энергическое, сильное лицо, по которому по временам пробегало выражение доброты и нежности, меня мучило любопытство узнать – кто это такой. Я пошел за ним в переднюю. На мой вопрос он вежливо ответил: “Я Авраам Линкольн из Иллинойса”.
Тем временем друзья и почитатели Линкольна решили выставить его кандидатом на самую высокую должность в Союзе. 9 мая 1860 года в большом, нарочно для этой цели устроенном деревянном здании собралось до пяти тысяч человек, включая членов Республиканского конвента штата Иллинойс. Когда все были в сборе, губернатор штата, председательствовавший на митинге, встал с места и сказал: “Мне сообщили, что здесь присутствует один из самых достойных граждан нашего штата, которого мы все любим и уважаем. Я предлагаю, чтобы его пригласили занять место на платформе”, – и он назвал имя Авраама Линкольна. Под бурю аплодисментов Линкольна подняли и усадили на почетное место. Едва шум утих, как в зале при новых восторженных криках появился Джон Генкc, давний товарищ Линкольна, который нес на плечах две жерди со следующею надписью: “Две жерди от изгороди, из числа наколотых Авраамом Линкольном вместе с Джоном Генксом в Сангамонской ложбине в 1830 году”.
Когда тишина в зале восстановилась, кто-то из присутствующих попросил Линкольна сказать несколько слов, на что последовал следующий остроумный ответ, вызвавший хохот и самые восторженные аплодисменты.
“Джентльмены, – сказал Линкольн, – вы, кажется, желаете знать о происхождении этих штук. Действительно, мы с Джоном Генксом кололи жерди в Сангамонской ложбине – не могу утвердительно сказать, подлинные ли это наши жерди; во всяком случае, похвалиться их изготовлением нельзя; но я знаю одно, что я колол тогда жерди, а теперь могу сделать получше этих”.
