Но и вне кабинета, контактируя с информаторами и агентами, среди которых были идеалисты, авантюристы и изменники родины всех мастей, в любом положении Раух был на высоте. Он, несмотря на свою молодость, мог легко вступить в разговор с любым собеседником и повести беседу таким образом, что всегда добивался своей цели. Подкупающая внешность – он был крупным, стройным блондином – также ему пригодилась. Но главное, что он рано понял: все доверенные лица и агенты, по какой бы причине они ни работали на абвер или стремились к своим целям, без всякого различия ожидают от представителя абвера, что он приложит все усилия для разрешения их человеческих проблем и при любых обстоятельствах сдержит свои обещания.
Когда Раух и я в 1924 году начали искать пути, которые привели бы нас к необходимым «важным источникам», мы столкнулись со сложностями. Дефицит валюты был существенной предпосылкой наших первоначальных неудач. Но мы не позволяли себе опустить руки, хотя нам, еще до того как удалось установить важный контакт благодаря одному шпионскому случаю в Восточной Пруссии, произошедшему на наших глазах, наглядно стало ясно, насколько опасен противник, польская разведка.
Дело унтер – офицера КохаВ октябре 1923 года отдел абвера по Восточной Пруссии запросил в войсках военнослужащего, умеющего печатать на пишущей машинке. В отдел откомандировали унтер – офицера Коха из 7–й роты 1–го пехотного полка. Он должен был обрабатывать входящую несекретную служебную корреспонденцию. По этой причине и поскольку он имел хорошую аттестацию своих начальников, его тщательно не проверили, как то требуется для носителей государственных тайн. Если бы Коха проверили, то выяснилось, что его нельзя использовать в абвере, так как его мать происходила из польской семьи.
Кох, умный и ловкий, но беспокойный, непоседливый человек и не любитель прилежного и упорного труда, сказал себе, что его служба в штабе 1–го военного округа должна представлять большой интерес для польской секретной службы. Он решил использовать шанс и заработать предательством и продажей военных документов.
Случайно Кох очень быстро вышел на человека, связанного с польской разведкой. Через него он передал три или четыре несекретных военных документа и письмо польской секретной службе. В этом письме Кох обещал непрерывную поставку военных документов за ежемесячную оплату в 200 долларов.
В те времена вследствие высокой инфляции в Германии это были большие деньги.
Но Коху не повезло. Пограничная полиция тщательно проверила его посредника в Мариенбурге. Она нашла за подкладкой его шляпы как военные документы, так и письмо Коха. Об этом по телефону срочно передали в отдел абвера в Кёнигсберг. По недосмотру Кох, узнав об этом, сумел бежать. Это произошло в марте 1924 года.
Проводившееся теперь расследование дало поразительные результаты. Кох развернул предательскую деятельность в удивительных масштабах, стоило ему установить контакт с польской разведкой. Среди прочего ему удалось подговорить и подключить к тайному сотрудничеству двух радистов 1–го разведотделения. Их в ходе расследования арестовали и осудили.
Если бы посредника Коха не выявили в Мариенбурге, все это легко могло бы привести к созданию крайне опасной сети польских шпионов в Кёнигсберге. Самого Коха после его бегства через несколько месяцев обнаружили в Бромберге, где он работал на польскую разведку. Оттуда он в 1924–1925 годах пытался по почте установить контакты со своими прежними товарищами в Восточной Пруссии и завербовать их или склонить к бегству в Польшу. Но и тут удача ему не сопутствовала.
Затем абвер потерял Коха из поля зрения. В течение нескольких лет о нем ничего не было слышно. Но в 1937 году в Бремене его арестовали, когда он сходил с судна, пришедшего из Соединенных Штатов Америки. Его анкетные данные вместе с фотографиями и через 13 лет после бегства находились в списке разыскиваемых лиц в Германии. Сотрудник уголовного розыска, проверявший паспорта пассажиров, приехавших из США, сразу узнал Коха по старой фотографии. Предатель был осужден на 25 лет каторги и несколько лет спустя умер в тюремной больнице от туберкулеза.
И все же в случае с Кохом нельзя ограничиться моралью, что «любой предатель не уйдет от расплаты». Отец его – немец, мать – полька. Где же находилось его отечество?.. Таких примеров, как Кох, было множество. Разве за последнее столетие мало заключалось браков между немцами, поляками, венграми и чехами? Разве дети от этих браков не оказывались перед вопросом: а где их отечество? Европейские страны не сумели идти в ногу с этим процессом; они оказались слишком мелки для этого.
В 1924–1927 годах, пока уполномоченные помощники и вспомогательные кадры неприметно, целеустремленно работали над установлением ценных контактов в Польше, колесо мировой истории не стояло на месте.
Что касается Данцига, то Польша вела свою психологическую войну против вольного города с неослабевающей жесткостью. Теперь она уже не удовлетворялась одними пропагандистскими материалами, речами и митингами в Польше. Теперь в отдельных случаях она перешла к акциям на территории Данцигской области, ставя правительство вольного города и Верховного комиссара Лиги Наций перед свершившимся фактом.
В марте 1924 года решение Совета Лиги Наций, что Польша может на Вестерплатте устроить склад боеприпасов, вызвало огромное возмущение данцигского населения. Эта уступка Польше действительно вызывала у вольного города опасения. Дело в том, что Вестерплатте находится на входе в данцигский порт. Как только будет построен склад боеприпасов, охраняемый польскими солдатами, Польша будет иметь право закрывать доступ в порт, когда сочтет нужным.
Президент данцигского сената Зам упорно сопротивлялся строительству склада боеприпасов; протестовали и христианские церкви, но все было тщетно. Примерно в это же время, в соответствии с требованиями Польши, на должность заместителя начальника лоцманской службы в данцигском порту назначили поляка. И это вызвало понятное возмущение, в особенности среди данцигских капитанов. Столетиями данцигское судоходство было немецким, и его лоцманы также были немцами.
Затем резкий протест вызвала следующая нелегальная акция поляков. Под покровом январской ночи 1925 года они в различных частях Данцига развесили польские почтовые ящики и открыли службу приема и доставки корреспонденции, которая теперь уже не ограничивалась портом и располагала польскими почтовыми служащими в форме. Республика Польша во исполнение 104–й статьи Версальского договора ограничивалась надзором и управлением собственной почтовой, телеграфной и телефонной связью между собой и данцигским портом. Польша этим самовольным деянием поставила Данциг перед свершившимся фактом. Вольный город протестовал, но безуспешно.
