Беседа с начальником 5-го управления оказалась интересной. Листая страницы моего личного дела, он показал глубокое знание Кузбасса. Я же, к сожалению, мало интересовался его биографией. К примеру, не знал, что во время Отечественной войны эвакуированный из Донбасса Филипп Бобков окончил среднюю школу в городе Ленинск-Кузнецком и до ухода добровольцем в сибирские дивизии работал секретарем горкома комсомола. Это в шестнадцать-то лет! В это время и примерно в таком же возрасте на ответственной комсомольской работе в Кузбассе находился и В. Семичастный, будущий председатель КГБ СССР.
Я отказывался от выгодного предложения, ссылаясь на малый опыт (десять лет), что могу не справиться с ответственной работой в центре. Ответ меня поразил: «Не справишься — отправим назад, в родную тебе Сибирь. Но твой кругозор все равно расширится, если ты только узнаешь, к кому из руководства какая дверь и зачем открывается». И он был совершенно прав. Не зная, где находится дверь столовой в огромном здании на Лубянке, я целый день был голодным. Бобкову надоело меня убеждать и на заранее подготовленный, как мне казалось, убедительный аргумент о возражении Кемеровского обкома партии он в сердцах произнес: «Вопрос твоего перевода мы не собираемся решать через ЦК партии». Он и здесь был прав: подобных мне «ценных» кадров в Москве без сибиряков было хоть пруд пруди.
Многому я старался научиться у Бобкова, ставшего моим непосредственным руководителем, куратором 2-го отдела, куда меня определили начальником отделения из тринадцати человек, где я оказался самым молодым по возрасту и самым младшим по званию — майором. У Бобкова всегда присутствовали знание глубины рассматриваемой проблемы, ясность мысли, четкость в постановке задач, исключительное владение оперативной обстановкой в любом регионе страны. Сама судьба подарила нам, сотрудникам «пятерки», такого умелого учителя.
В течение десяти лет моя оперативная работа — от начальника отделения до заместителя начальника управления — проходила в критикуемом, шельмуемом, нелюбимом прежними антисоветчиками и нынешними либерал-демократами 5-м управлении КГБ СССР. Моими основными обязанностями стали проблемы межнациональных отношений, борьбы с национализмом, вскрытие и пресечение враждебных акций, проводимых западными спецслужбами против СССР.
2-й отдел осуществлял разработку (совместно с разведкой) враждебных стране зарубежных, националистических и эмигрантских центров. Вместе с республиканскими органами КГБ он организовывал работу по пресечению возникавших в СССР явлений экстремизма, терроризма и сепаратизма на национальной почве. Мой вечно раздражающий, видимый не всегда, но постоянный противник — национализм во всех его проявлениях и окрасках — являлся той силой, в нелегкой борьбе с которой сломали себе шею многие могучие интернационалисты. Сотрудники отдела хорошо владели обстановкой в нашей многонациональной стране, контролировали наиболее серьезные негативные процессы, имевшие националистическую подоплеку, вели оперативные разработки лидеров набиравшего силу национально-освободительного движения. В течение пяти лет я возглавлял 2-й отдел, в котором работало уже до 30 офицеров, представляющих 12 национальностей. Первоклассных специалистов-украинцев оказалось в отделе большинство (В. Шевчук, П. Подгайный, П. Романенко, А. Антощенко, М. Цуркан, Г. Еременко, В. Боржемский, Ю. Балас). Помимо украинцев в отделе были представлены и другие национальности, в частности грузин Д. Поцхверия, туркмен Бабаев, якут В. Гуляев, таджик А. Нигматов, литовец Валуцкас. Каждый из них — яркий представитель своего народа.
Мой подчиненный полтавчанин П. Подгайный обращал внимание, что я не чурался украинства, тянулся ко всему украинскому, подчас пытался, как бы шутя, говорить на языке своих предков. Литовец Эдуардас Эйсмунтас шутливо заметил, что по таким признакам меня легко можно записать и в литовские националисты, так как я интересовался литовской историей и литературой, употреблял в разговоре несколько фраз на литовском языке. Я действительно хорошо знал оперсостав в союзных республиках, старался изучать их обычаи, особенности языка.
Отдел был сильным, сплоченным, высокопрофессиональным, мобильным. Не случайно мои заместители сделали достойную служебную карьеру: Эдуардас Эйсмунтас стал председателем КГБ Литовской ССР; Валерий Лебедев — заместителем председателя КГБ СССР; Анатолий Шиверских — начальником Смоленского управления КГБ. Начальники отделений также имели значительный карьерный рост: Владимир Шевчук впоследствии возглавлял на Украине Волынское управление
КГБ и инспекцию при председателе КГБ Украинской ССР; Петр Романенко направлялся в представительство КГБ СССР в одну из зарубежных стран; Петр Подгайный — начальник 5-го управления КГБ Украинской ССР; Константин Дианов возглавил самостоятельный отдел КГБ СССР; генерал-лейтенант Владимир Левин был управляющим делами ФСБ России.
В должности заместителя начальника 5-го управления в мои обязанности входила организация работы всех 5-х подразделений страны по борьбе с идеологическими диверсиями. Масштабы стали более широкими, чем пресечение активного национализма. Главная задача — довести установки и требования руководства КГБ до исполнителей в борьбе с идеологическими диверсиями спецслужб враждебных СССР империалистических государств. Тогда мы называли их установками Андропова. Лично я знал их наизусть, как верующий произносит «Отче наш». Мы должны были не позволять вовлечение отдельных советских граждан в антиконституционную, противоправную деятельность и бороться за каждого человека, попавшего под враждебное влияние и оказывавшегося в беде. Если не удавалось предупредить преступление, дело доходило до суда. А это уже рассматривалось как брак в чекистской работе.
В депутатском интервью журналисту Леониду Млечину в 1989 году («Новое время», № 27) я подвел промежуточный итог своей службы: «В органах государственной безопасности начинал в период хрущевской оттепели. Мое поколение сотрудников КГБ воспитывалось в духе героических традиций, заложенных при создании спецслужб Владимиром Ильичем Лениным и Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. С полной уверенностью могу сказать, что я и мои коллеги не имели ничего общего с репрессивной организацией, которая участвовала в беззаконии в годы культа личности Иосифа Виссарионовича Сталина. Мы мундиры инквизиторов из НКВД не примеряли».
Кроме того, половина моей службы пришлась на период школы Юрия Владимировича Андропова. В среде сотрудников КГБ укоренялся вдумчивый, гуманистический, политически выверенный подход к методам деятельности, воспитывалось строгое законопослушание.
