Михаил — крайне здоровый человек, не обремененный никакими излишними потребностями. Он пьет водичку и кушает простую пищу. Он не заставляет себя отказываться от сигарет, лимонадов, гамбургеров и прочего мусора — ему искренне не хочется. «А зачем бы мне это надо?» — спрашивает он, ничуть не кокетничая. Единожды за время нашего знакомства он захотел пива. Он купил бутылку, выпил её, не получив особенного удовольствия, и есть большая вероятность того, что она останется единственной бутылкой пива в его жизни — он может больше не захотеть.
В болезни, как в медицинский факт, он не верит. Состояние болезни он считает излишней потерей жизненной энергии. А смерть, соответственно — полной потерей жизненной энергии. Если Миша когда-нибудь чем-нибудь заболеет, он не станет размениваться на такую фигню, как лекарства и традиционное лечение. Он поймет, что делает что-то не так, и изменит себя.
Миша не использует презервативы. Не потому, что «не нравится», а потому, что «не нужно», следуя логике вышесказанного. Не пробуйте это повторить, потому что для этого надо быть «просветленным», а Вы, читающий эту книгу, далеко не просветлены. Миша эту книгу не читал, и читать не станет. Итог — Миша никогда и ничем не болеет. Вообще.
Огромный Мишин член — далеко не основное его достоинство на съемочной площадке порнофильма. Абсолютное большинство людей в любой области мыслит категориально. Мол, это вот — пассивный гей, это — активный, это — бисексуал, а та — лесбиянка. Михаил даже не презирает категории. Он их просто не признает и не удосуживается в них разобраться.
Говорю вам, как знающий его человек — Михаил не в курсе, что человечество делится на группы но сексуальным предпочтениям. Когда он слышит об этом, его начинает коробить. Когда пассивный мальчик на съемках отказывается быть в «активе», Миша говорит: «Ты что — не мужик? У тебя не встает?». В обратной ситуации Миша столь же веско аргументирует тот факт, что «давать в очко» — это офигенно. Наконец, когда жеманный гей начинает с ним кокетничать, Миша говорит: «Что ты из себя бабу корчишь? Будь мужиком! Если я захочу бабу, я трахну бабу». Для него не существует сексуальных категорий «гомо-», «гетеро-» и «би-». Миша признает секс за единую сферу отношений людей любого пола.
Как результат, секс для Михаила — не просто «поебушки». Это его стезя развития, наряду с живописью, о которой я расскажу чуть позже. Секс — это поиск озарений. Секс для Михаила — встретить женщину, всевозможно трахнуть её, потом надеть на неё «стрэпон» и дать трахнуть себя, потом пойти вместе с нею — отсосать у её парня, трахнуться втроем во всех доступных сочетаниях и, напоследок, поиметь их собаку. Вот это для Михаила — прекрасный секс, как и для всех остальных участников такой вечеринки, включая собаку.
Человек недалекий сказал бы, что у Михаила просто нет комплексов. А Михаил ответил бы так: «Конечно, есть. Комплексов нет только у полных идиотов. Это научно доказанный факт». И он прав.
Теперь уже Вы и сами видите, что Мишу нельзя отнести ни в одну сексуальную категорию, просто потому, что сделав это, Вы попадете пальцем в небо, а то и в куда менее приятное место.
***
Михаил — гениальный художник. Я говорю «гениальный» не потому, что это кем-то признано, а потому что так верит сам Миша. А вещи, в которые верит Миша, работают, как гелиоцентрическая система — стабильно и неудержимо. Так что допускать обратное — глупо и бесполезно. Что бы я ни думал о его картинах, это ничего не меняет в его гениальности, поэтому свое мнение я оставлю при себе.
Если Мише кто-нибудь скажет: «Ты не гениален», то Миша усмехнется и сочувственно похлопает его по плечу. Для него это — проблема восприятия собеседника, а не изъян собственного таланта. И действительно, Мишины картины продаются задорого. А то, что он не известен, объясняется его незнанием и непониманием явления тщеславия. Мише класть на популярность с высокой колокольни. Он чистый и самодостаточный гений, пребывающий почти в нирване. На этом плане бытия его удерживает только жесткая зависимость от секса, которая, видимо, и приведет его к окончательному озарению.
Однажды мы с ним ездили в Москву по каким-то там порнушным делам. Причем, Михаилу, с его самодостаточностью, нафиг не нужно было куда-то ездить. Вероятно, это была моя суетливая идея. Но эти несколько дней стали для Миши сущим адом. Он не из тех людей, которые подходят к объекту на улице, и говорят: «Пойдем, перепихнемся?». Тем более на другой планете с названием Москва. Вы видели московских геев, тусующихся у Кирилла и Мефодия? Мишу от них тошнило.
По приезду мы остановились у моего знакомого, и Михаил, не имевший секса уже почти сутки, немедленно заперся в ванной под предлогом душа. Мне даже страшно представить, сколько раз он там «передернул». Вероятно, количество эякуляций исчислялось десятками.
На вторые сутки этот маленький гениальный Будда озверел окончательно. Тогда-то я и поймал на себе его взгляд, заставивший меня испытать те чувства, которые испытывает хорошо подвыпившая девушка в ночном клубе, когда толпа самцов в разгар ночи уже воспринимает её только как сочащуюся вагину. Миша точно знал, что я не гей, и что мы не будем заниматься сексом. Однако мурашки пробежали по моей спине, когда я понял, что он готов взять и порвать меня, как Тузик — папины трусы. Уверен — будь я геем, это знание ужасно бы меня возбудило. Но я, повторюсь, не гей. Поэтому я сказал: «Но-но, Шевченко! Иди, подрочи», встал и заперся в соседней комнате. Не стоит искушать своих же моделей.
Подвешивание.
Был у нас довольно забавный персонаж по имени Марсель. Он приехал в Питер из Анапы, убежав от вполне обеспеченных родителей в поисках непонятно чего. Лет ему было под тридцать, был он асексуален, и это очень подходило для съемок в пассивной роли, поскольку ему было все равно — кто, что и куда ему пихает. Причем пассивен он был абсолютно, как свежепойманный налим. Мало говорил, всегда на все был согласен, и часто казалось, что он может не питаться и не отправлять естественные нужды, если это было сопряжено хоть с какими-то физическими усилиями.
Марселя мы подвешивали. Вниз головою, за ноги, на раскидистой березе в зимнем лесу. Казалось бы, чего проще — подвесить актера. Привязал за ноги, вздернул, и насилуй на здоровье.
Хрена с два.
Местные белочки, чуждые миру наживы, с замиранием сердца смотрели на нашу возню, периодически крутя пушистыми лапками у виска. Им было невдомек, чего это Марсик так орет. А Марсик орал потому, что у него, при попытке вздергивания на цепи через сук, начинали жутко болеть ноги.
Частично мы были к этому готовы, и захватили с собой кучу тряпок для обматывания спутанных Марсиковых конечностей. Однако Марсик выл, и, зная его анемичную покорность, мы понимали, что ему по-настоящему нестерпимо больно.
