Отец Василий первым стал ездить в тюрьму калужского города Сухиничи. Там неподалеку от новой тюрьмы была старая, бывший дом купца Смольянинова, где много оптинцев перебывало в годы гонений и откуда уходили потом по этапу в далекие северные лагеря… «Приезжали мы в тюрьму сразу после обеда, – вспоминал о. Ф., – а уезжали в два часа ночи или же ночевали в тюрьме. Вся тюрьма уже, помню, спит, а у о. Василия все очередь на исповедь, и разговаривал он с каждым подолгу. Запомнился такой случай. Храма в тюрьме тогда еще не было – его построили сами заключенные после убийства о. Василия. А в ту пору крестить приходилось в бане. И вот пришли креститься 39 человек, а сороковой был, на их языке, „авторитет“, – богохульник был страшный, рассказывали, и пришел вместе со всеми в баню поерничать и позабавить ся. Перед Крещением о. Василий сказал проповедь. Этот человек очень серьезно слушал ее, а потом попросил: „Батюшка, а мне можно креститься?“ И стал спешно раздеваться. После Крещения этот человек подошел к о. Василию и говорит: „Батюшка, я хочу покаяться в моих грехах. Можно мне исповедаться?“ Исповедовал его тогда о. Василий часа два. А на прощанье он попросил о. Василия дать ему почитать что-нибудь о Боге. По-моему, о. Василий дал ему книгу „Отец Арсений“».
Ездили оптинцы и в город Ерцево Архангельской области, где они освятили молитвенный дом и крестили людей по двадцать человек в день. Жительница этого города Т. Ф. Ц. пишет: «Крестил меня о. Филарет, а перед Крещением исповедовал о. Василий. После исповеди он принес Евангелие и сказал: „Читай!“ Я так и сделала. И вот после Крещения все ушли из церкви, а я стою и не могу с места сойти. Какая же духовная сила была у о. Василия! Словами не выскажешь, но Крещение изменило меня и всю мою жизнь. Я не стала есть мясо, строго соблюдаю посты. Каждый день читаю утренние и вечерние молитвы, Евангелие, кафизмы, акафист на каждый день».
Легок был на подъем о. Василий, когда просили его поехать для исповеди и причастия. Игумен П. вспоминает: «Однажды в два часа ночи позвонили из больницы, сказав, что умирает православный человек и надо прислать священника. Я знал, что о. Василий перегружен уже до предела. Но кого послать? Этот стар, тот бо лен… И я постучался в келью о. Василия. Вот что меня поразило тогда – он будто ждал моего прихода, был одет и мгновенно поехал в больницу. Причастить больного не удалось, так как он уже был без сознания, но всю ночь до последней минуты рядом с ним был и молился о. Василий».
Не всегда и не сразу отзывался о. Василий на стук в дверь своей кельи. Отец М. вспоминает, как однажды часов в 8 вечера несколько братий пришли к нему с «важнейшим» вопросом. Стучали долго и усердно. Вышел о. Амвросий (сосед). Потом еще и он долго стучал к о. Василию. Отец Василий вышел недовольный, но принял большое участие – проблема была общей болью.
Отец Василий любил свою мать, Анну Михайловну, но и для нее не нарушал монашеского жития. Он заезжал к ней на краткое время, – повидаться, что-нибудь взять. Чаще всего это было во время поездок о. Василия в Троице-Сергиеву Лавру для сдачи экзаменов в семинарии или во время несения послушания на московском под ворье Оптиной Пустыни. Настоятель подворья в Москве о. Феофилакт говорит: «У о. Василия было много друзей и родных в Москве, но я не благословлял его звонить кому-то. Да и сам он уклонялся от общения с миром. Он был истинный монах и даже в Москве жил будто в затворе, зная одну дорогу: келья и храм». Отец П. рассказывал: «После рукоположения во иеромонаха я служил сорок литургий с о. Василием на московском подворье и жил с ним в одной келье. Нагрузка, помню, была огромная. Исповеди шли до одиннадцати вечера и позже. И когда к полуночи уже без сил мы возвращались в келью, то очень хотелось отдохнуть. Присядем на минутку, а о. Василий уже поднимается, спрашивая: „Ну что, на правило?“ Спрашивал он это мельком, никому ничего не навязывая, и тут же уходил молиться. После правила он где-то до двух ночи читал молитвы, готовясь к службе, а в четыре утра просыпался, снова вставал на молитву. Запомнилось, как необыкновенно тщательно он готовился к службе и как благоговейно, с любовью служил». Отец П. вспоминает, что перед совершением Таинства Крещения о. Василий всегда говорил новую проповедь, – «у него не было дежурной „заготовки“ на все случаи… Он говорил, как хотела сказать его душа в этот час и этим конкретным людям».
Служа на подворье летом, о. Василий не позволял себе никакого облегчения в одежде и ходил всегда в рясе. Отец М. со слов прихожанина подворья А. передает очень выразительный случай. «Священники жили на квартире где-то неподалеку от храма. И приходилось на службу ходить летом мимо пруда. А на пруду были женщины неодетые. Можно себе представить, что перед служением литургии это было большим искушением. И вот А. рассказывает, что о. Василий идет по направлению к храму. А около пруда стоят женщины и даже указывают на монаха, который в такую жару идет во всем черном. Словом, непристойно себя ведут. До какого-то расстояния о. Василий доходит и делает такое движение, закрывая лицо мантией как большим щитом, и, не опуская его, проходит мимо женщин и заходит в храм. А. говорит, что он был совершен но поражен этим жестом. В нем выразилось устроение о. Василия».
Иконописец В. А. вспоминает: «Помню, когда о. Василий служил на подворье в Москве, мы поехали с ним освящать квартиру моих родителей. Жара была градусов тридцать, а о. Василий был в шерстяной рясе, кирзовых сапогах и нес большую сумку. Я спешила, а он попросил меня идти помедленней, сказав, что после службы ноги болят. Как раз перед этим он ездил отпевать одну старушку, уже так разложившуюся на жаре, что все избегали подходить к гробу. И вот идем мы с батюшкой по жаре, а навстречу четыре милиционера. И вдруг они разом, как по команде, отдали батюшке честь. Отец Василий удивился: „С чего это попу честь отдают?“ А поразмыслив, сказал: „Они люди служивые. Кому, как не им, понять попов? Ведь простому человеку не прикажешь пробыть на жаре с четырехдневным разлагающимся трупом“… Чин освящения квартиры о. Василий совершал так вдохновенно, что от его пения, казалось, содрогались все пять этажей нашей „хрущобы“. После молебна он окропил квартиру святой водой и, остановившись перед чуланом в коридоре, сказал как бы в шутку, что бесы любят прятаться по темным углам. Мы открыли чулан, о. Василий покропил темные углы, а потом вышел на лестничную площадку и окропил всю лестницу».
На Оптинском подворье в Москве прихожане охотно исповедовались у о. Василия, со временем все длиннее становились очереди к нему. Нередко бывало, что, окруженный прихожанами после службы, он беседовал с ними. Каких только вопросов ему не зада вали. Кто-то спросил: «Батюшка, а у вас есть какое-нибудь самое заветное желание?» Он ответил: «Да. Я хотел бы умереть на Пасху под звон колоколов».
