Шапи Казиев - Имам Шамиль

Это воззвание стало манифестом вспыхнувшей в горах духовной революции.

Магомед обходил аул за аулом, призывая людей оставить адаты и принять шариат, по которому все люди должны быть свободны и независимы, и жить, как братья. По словам очевидцев, проповеди Магомеда «будили в душе человека бурю».

Шариат распространялся как очистительный ливень, сметая недовольных мулл, лицемерных старшин и терявшую влияние знать.

Аслан-хан Казикумухский вызвал Магомеда к себе и стал упрекать, что он подбивает народ к непослушанию: «Кто ты такой, чем ты гордишься, не тем ли, что умеешь изъясняться на арабском языке?» — «Я-то горжусь, что я ученый, а вот вы чем гордитесь? — отвечал гость.— Сегодня вы на троне, а завтра можете оказаться в аду». Объяснив хану, что ему следует делать и как себя вести, если он правоверный мусульманин, Магомед обернулся к нему спиной и начал обуваться. Ханский сын, изумленный неслыханной дерзостью, воскликнул: «Моему отцу наговорили такое, что собаке не говорят! Если бы он не был ученым, я отрубил бы ему голову!» Выходя из дома, Магомед бросил через плечо: «Отрубил бы, если бы Аллах позволил».

Горячие приверженцы нового учения сравнивали Магомеда с самим Пророком. Люди переставали платить налоги и подати, наказывали отступников, возвращались к истинной вере. Брожения и бунты охватывали уже подвластные царским властям области.

Опасаясь за свою власть, шамхал Тарковский — крупнейший владетель Дагестана — пригласил Магомеда для введения шариата в Тарки — столицу шамхальства на берегу Каспия. Явившись к шамхалу, Магомед заявил: «Не знания должны идти за человеком, а человек за знаниями». Поведение и речи богоугодника так поразили шамхала, что он обещал незамедлительно ввести в своих владениях шариат и непременно обратиться из грозного владыки в смиренного праведника. Но вместо этого, едва придя в себя от наваждения, Тарковский бросился в Темир-Хан-Шуру и потребовал от царских властей положить конец успехам проповедников.

Власти, однако, не придали этому особого значения, полагая, что шариатисты могут быть даже полезны в смысле обуздания ханов, дикие нравы которых возбуждали у населения ненависть к властям.

Зато силу нового учения хорошо понял почитаемый в горах ученый Саид Араканский. Он написал своим бывшим ученикам письма, в которых требовал оставить опасные проповеди и вернуться к ученым занятиям. В ответ Магомед и Шамиль призвали его поддержать их в деле введения шариата и сплочения горцев для освободительной борьбы, пока царские войска, расправившись с восставшими чеченцами и жителями Южного Дагестана, не принялись за высокогорные аулы, которым уже некого будет звать на помощь.

Араканский не соглашался, полагая, что дело это безнадежное и непосильное. Тогда Магомед обратился к его многочисленным ученикам: «Эй, вы, ищущие знаний! Как бы ваши аулы не превратились в пепелища, пока вы сделаетесь большими учеными! Саид может дать вам только то, что имеет! А он — нищий! Иначе бы ему не понадобилось царское жалованье!»

Уязвленный Араканский собрал своих сторонников и открыто выступил против Магомеда. Но было уже слишком поздно. Приверженцы шариата явились в Араканы и разогнали отступников. Саид бежал к шамхалу Тарковскому, сказав, что его кусает щенок, которого он сам выкормил. Саид любил хорошее вино, и в Араканах его оказалось достаточно, чтобы исполнить волю Магомеда: дом бывшего учителя был залит вином доверху, пока не рухнул. Ручейки с дьявольским зельем текли по аулу несколько дней, а захмелевшие ослы и домашняя птица изрядно повеселили араканцев.

Ислам принесли на Кавказ арабы. Это произошло еще в VII веке, во времена стремительных завоеваний Халифата. Арабы построили в Дербенте первую мечеть, существующую и поныне. Считается, что главным проповедником ислама в Дагестане был шейх и полководец Абу-Муслим, похороненный в Хунзахе — столице Аварского ханства. Арабы ушли, но ислам остался, постепенно вытесняя древние языческие культы.

К началу XIX века наибольшее распространение получила здесь суннитская ветвь ислама, на которой ярко расцвело несколько суфийских тарикатов. Поначалу это были элитарные братства (ордена), открывавшие своим немногочисленным адептам тайные пути к духовному совершенству и постижению божественной истины.

Плоды же этих, казалось бы, отвлеченных эзотерических занятий имели уже совсем иное свойство и вошли в историю Кавказа под именем мюридизма.

Накшбандийский тарикат (путь, метод), названный по имени своего основателя Бахауддина Накшбанда («Чеканщика»), сформировался еще в XIV веке в далекой Бухаре. Пройдя путь от ученика и бродячего дервиша до суфийского шейха, Накшбанд был причислен к святым и стал новым звеном «Золотой цепи» (Силсила), восходившей к самому Пророку.

Духовное руководство орденом осуществляли шейхи, которые затем передавали его своему преемнику, становившемуся новым звеном цепи… Послушниками или учениками шейхов были тарикатские мюриды. Этот институт тоже претерпел на Кавказе значительные изменения, и наряду с тарикатскими появились имамские мюриды — нечто вроде гвардии из отборных воинов. Они же были и безотказным механизмом, приводившим в движение огромные массы людей, когда вожди поднимали знамя газавата — борьбы за веру и независимость. И тогда суфизм из утонченных занятий для посвященных превращался в грозное орудие общенародной борьбы. Простых людей привлекал демократизм суфизма, проповедовавшего свободу и равенство, чистоту веры и шариат как единый для всех закон. В некоторых странах тарикатские шейхи пользовались таким огромным влиянием, что даже приходили к власти, считая ее необходимым средством для установления в государстве истинной веры, общественной гармонии и справедливости. Суфии бродили по миру смиренными миссионерами ислама. Были среди них и дервиши, распространявшие мудрость в самых разных обличьях, как знаменитый Ходжа Насреддин. Когда же приходилось воевать, именно суфии, наделенные тайной духовной силой, оказывались самыми лучшими и бесстрашными воинами.

В 1830 году, победно завершив войну с турками, фельдмаршал Паскевич вернулся на Кавказ, покорение которого считал уже делом внутренним. Но даже беглое ознакомление с положением дел вызвало в нем чрезвычайные опасения.

Тревожные признаки грядущей бури разглядел еще его предшественник Ермолов, когда в 1820 году столкнулся с сильным противодействием мусульманских проповедников в завоеванном Ширванском ханстве.

В начальный период наместничества Ермолова кутбом — главой накшбандийского тариката — был шейх Халид-Шах из Сулеймании. Его опорой на Кавказе был Исмаил ал-Ширвани, носивший титул «вершина веры». С упорными приверженцами Исмаила-эфенди и столкнулись царские войска в Ширване. У Исмаила было много мюридов — учеников, которые звали народ к открытому неповиновению и подавали в этом наглядный пример. Чуждое владычество было для них еще более неприемлемо, чем ханский произвол. Чувствуя, что дела могут принять самое опасное направление, и подозревая в этом происки иностранных эмиссаров, Ермолов употребил самые решительные меры для водворения в крае спокойствия и порядка. Часть приверженцев шейха была сослана, а остальные изгнаны из края. Сам шейх был вынужден эмигрировать в Турцию.