Ну и что? — спросит читатель. При чем здесь «Уралнефть»?! Мы ведь знаем, что после института Николай Байбаков никуда отрабатывать стипендию не поехал, остался в родном Баку! Так-то оно так. Но дело в том, что именно трест «Уралнефть» в 1932 году был преобразован в трест «Востокнефть», который в 1938 году превратился в объединение «Востокнефтедобыча»… Как говорится, от судьбы не уйдешь!
«Второе Баку»
Перед объединением «Востокнефтедобыча» и его начальником Байбаковым были поставлены серьезные задачи: геологоразведка, бурение, организация нефтяных промыслов. Сибирь, Казахстан, Урало-Поволжье — есть где развернуться… Руководство страны понимало — война не за горами. Нужны были срочные меры, чтобы диверсифицировать географию нефтяной промышленности.
Делать ставку предлагалось на Волго-Уральский регион. Нефть здесь была обнаружена в 1929 году. «Черное золото» добывалось из пермских и каменноугольных отложений и объемы были пока не велики. В 1938 году добыча составила 1 миллион 299 тысяч тонн нефти или 4,04 процента общесоюзного показателя. Основные объемы обеспечивал трест «Башнефть» (1 миллион 150 тысяч тонн или 3,58 процента соответственно). Но главным преимуществом являлось расположение нефтеносного района. «Если взглянуть на карту, — описывал достоинства Урало-Поволжья академик И. М. Губкин, — то можно видеть, что этот район покрыт сетью железнодорожных и водных путей сообщений, что обеспечивает самые широкие возможности вывоза нефти в любом направлении и такие же возможности для снабжения промыслов всем необходимым». В марте 1939 года XVIII съезд партии постановил: «Создать в районе между Волгой и Уралом новую нефтяную базу — Второе Баку».
В брошюре «Второе Баку», опубликованной в том же году, Николай Байбаков отмечал: «Мы далеко еще не знаем точных контуров этой громадной вновь открытой нефтяной сокровищницы. Вполне точно может быть названа только одна граница этих месторождений — восточная, Уральский хребет. Что касается границ западной, северной и южной, то они условны. Обнаружены многообещающие признаки нефти в Саратовской области; открываются широкие перспективы развития нефтяных месторождений в Татарии. Рождаются новые нефтяные участки в Прикамье». Как же прав был Николай Байбаков… Эти предположения не только полностью подтвердятся, но превзойдут даже самые смелые прогнозы. Только будет это позже, в годы суровых для страны испытаний.
Первый нефтяной нарком
Наркомтяжпром — гигантская структура, в руках которой стратегическое и оперативное управление всей тяжелой промышленностью. Как везде успеть? Как вникнуть в специфику каждого направления? Каганович, конечно, старался. Но задача эта была непростая. Советская индустрия стремительно набирала обороты.
Январь 1939 года — спасительное решение. Наркомтяжпром был разделен на шесть наркоматов: Наркомат топливной промышленности, Наркомат черной металлургии, Наркомат цветной металлургии, Наркомат электростанций и электропромышленности, Наркомат химической промышленности и Наркомат промышленности строительных материалов. Сохранив пост наркома путей сообщения, Лазарь Моисеевич оставил за собой топливные вопросы… Казалось бы, почему именно эти направления? Ничего удивительного: транспорт и топливо — две стороны одной медали. Их развитие взаимосвязано, обусловлено успехами и неудачами друг друга.
Но специализация высших органов управления народным хозяйством продолжалась. Это объективная необходимость. Существующие структуры были слишком громоздки, неповоротливы, что недопустимо в условиях административной системы. 12 октября 1939 года Народный комиссариат топливной промышленности разделили на два наркомата — нефтяной и угольной промышленности. Для Кагановича следует новое назначение. Он становится нефтяным наркомом — первым в истории страны наркомом нефтяной промышленности.
Деловой разговор
1940 год. Кабинет Лазаря Моисеевича. Массивный дубовый стол, покрытый толстым стеклом, гора телефонов, портрет Сталина… В комнате — два человека. Сам нарком и его заместитель Николай Байбаков.
Байбаков — выдвиженец Кагановича. Это он, «железный Лазарь», заметил в Баку молодого управляющего трестом, «дал» ему объединение в Куйбышеве, а потом перевел в Москву, назначив начальником главка по добыче нефти в восточных районах, а затем и своим замом. Это ему он всем обязан.
— Лазарь Моисеевич, опять по вине Наркомата путей сообщения сорвали отправку нефти из Ишимбая, не подали цистерны, остановили промыслы…
— А ты там был?
— Я не был, Лазарь Моисеевич. Но по телефону говорил… должных мер не приняли.
— Черт бы вас побрал! — разъяренно кричит Каганович. — Это бюрократизм — говорить только по телефону! Надо съездить туда! Или вызвать сюда! Я, что ли, за всех вас должен работать?!
Голос наркома звенит, губы нервно дрожат, пальцы сжаты в кулаки. В ярости он хватает Байбакова за грудки и с бешеной силой отбрасывает. Хорошо, тот успел ухватиться за край стола, а то наверняка бы упал.
— Немедленно поезжай в наркомат. И чтоб цистерны были!
Лазарь Моисеевич в ярости. Со всего маху он бьет телефонной трубкой об стол, разбивая в очередной раз толстое стекло вдребезги. Деловой разговор окончен!
Под началом Кагановича
По словам самого Байбакова, работать под началом Лазаря Моисеевича было непросто. Это был руководитель силового стиля. Продвинет любое решение, достанет средства… Но «ему ничего не стоило, — рассказывал наш герой, — грубо и часто ни за что обругать, обидеть и оскорбить подчиненного. А необузданная вспыльчивость зачастую вредила и делу. Мог он, толком не разобравшись, под влиянием минуты подмахнуть приказ о снятии с должности лично ему не угодившего, но дельного работника… грозил карами и тюрьмой… И это были не пустые слова».
Как у заместителя наркома, у Байбакова был широкий круг обязанностей. «Каждый день, — вспоминал Николай Константинович, — приходилось вертеться в адском кругу неожиданно возникающих и всегда неотложных дел, нужно было везде успеть, исправить недочеты, помочь и техникой, и людьми, часто в авральном порядке».
Работа требовала много сил и нервов. Громадные физические и психологические перегрузки. Распорядок дня такой, что приходилось дневать и ночевать в наркомате. «Обычно в 4–5 часов утра, — рассказывал Байбаков, — Поскребышев, заведующий Секретариатом ЦК ВКП(б), звонил по телефону членам Политбюро и сообщал, что Сталин ушел отдыхать. Только после этого расходились по домам Берия, Маленков, Молотов и другие члены Политбюро. Каганович, следуя этому режиму работы, по обыкновению ночью собирал нас и давал задания подготовить к утру ту или иную справку или записку по интересующему его вопросу. Он уезжал, а мы весь остаток ночи спешили составить эту справку или докладную и тут же, уже ранним утром включались в свою повседневную работу. Но к 11 часам, к приезду Кагановича, требуемые им бумаги лежали на столе»…
