На большинстве «Сказок» лежит явственная печать романтизма. Реальное чередуется с фантастическим. Мир грез прекрасен, но жестокая реальность неизменно разрушает его. В духе романтиков использует Золя и прием иронии, который позволяет ему резче подчеркнуть разрыв между мечтой и действительностью, показать всю слабость и хрупкость иллюзорного мира, созданного воображением поэта. Интересно, что большинству рассказов Золя стремится придать социальный смысл. В маленьком аллегорическом рассказе «Кровь» осуждается война, герой другого рассказа Симплис уходит в мир природы, возмущенный несправедливостью своего коронованного отца. В рассказе «Сестра бедняков» писатель высказывает сочувствие обездоленным, а в рассказе «Та, которая меня любит» протестует против общественного неравенства. Между первыми и последними рассказами читатель легко заметит различие. Золя мало-помалу преодолевает романтические каноны и штампы, все более приближаясь к изображению реальной действительности. Характерен в этом отношении последний по времени рассказ «Та, которая меня любит».
Владелец ярмарочного балагана придумал забавный аттракцион. За два су он показывает публике «ту, которая вас любит». В ширме сделан глазок, и каждый может увидеть очаровательную девушку, любовь которой могла бы польстить его самолюбию. Лирический герой рассказа также видит эту девушку, и она напоминает ему образ «идеальной возлюбленной», который он создал давно в своем воображении. Наступает вечер, шум ярмарочного веселья затихает, юноша пробирается сквозь толпу и вдруг узнает в одной из девушек «ту, которая вас любит». Усталая, в изношенном платье, она готова идти с ним, куда он захочет. Чтобы не умереть с голоду, эта девушка вынуждена по нескольку часов просиживать в балагане, улыбаясь толпе, а вечером, как и тысячи ей подобных, продавать себя первому встречному.
Так, начав с образа прекрасной Феи, Феи любви, познакомив нас с Нинон, воплотившей в себе мечту поэта, Золя в конце сборника как бы вновь возвращается на нашу грешную землю и с печалью свидетельствует о несостоятельности своей мечты. В этом мире, разделенном на богатых и бедных, его прекрасная Нинон тоже могла бы разделить судьбу несчастной девушки из балагана, отданной на поругание бездушной толпе.
Издание «Сказок Нинон» явилось важным событием в жизни Золя. В периодической прессе и ранее появлялись его стихи и рассказы (кроме «Феи влюбленных», Золя напечатал рассказы «Кровь» и «Симплис»), но сборник «Сказок» явился первой книгой, как бы подтвердившей право Золя на профессию литератора. С момента поступления на службу к Ашетту Золя прекращает писать стихи. После выхода в свет «Сказок Нинон» он уже твердо знает — его место в прозе.
С опубликованием «Исповеди Клода» закончилась пора юношеских исканий Золя. Ему исполнилось двадцать пять лет, и теперь, оглядываясь назад, он имел право сказать, что шесть лет, проведенных в Париже, не прошли даром. Незаметно для самого себя Золя накопил множество полезных знаний. За его плечами оказался и немалый жизненный опыт. Несколько месяцев работы в доках, почти два года лишений, которые он перенес со свойственной юности беспечностью, четыре года службы у Ашетта, более десяти тысяч стихотворных строк, в большинстве своем неизданных, два опубликованных тома прозы, знакомство со многими литераторами.
Если в 1860 году в письме Виктору Гюго Золя несколько приукрасил свои познания в области литературы, то теперь это вовсе не было преувеличением. Его эстетические взгляды постепенно выкристаллизовываются, его отношение к различным литературным школам и направлениям постепенно определяется, о чем свидетельствует примечательное письмо к Антони Валабрегу — молодому поэту, вскормленному благодатной землей Прованса, и направленное ему осенью 1864 года.
Золя развивает теорию экранов, которая помогает ему различать три главные литературные школы: «…Всякое произведение искусства — подобно окну, открытому в мир; в раму окна вставлен своего рода прозрачный экран, сквозь который можно видеть более или менее искаженное изображение предметов…»
Классический экран — «это увеличительное стекло, которое придает предметам гармонию линий и не пропускает красочных лучей…»
Романтический экран — «это призма с сильным преломлением, которая ломает каждый луч света и разлагает его на ослепительные цвета солнечного спектра…»
Реалистический экран, «…возникший в современном искусстве, — это ровное, очень прозрачное стекло, не слишком чистое, дающее такие точные изображения, какие только могут быть воспроизведенными на экране».
Вывод Золя: «Признаюсь, что все мои симпатии на стороне экрана реалистического; он удовлетворяет мой разум, и в нем я ощущаю безграничную красоту, прочную и правдивую».
Определяются постепенно и политические взгляды Золя. Они весьма сумбурны, но несомненно, что все его симпатии на стороне республики. Да и как могло быть иначе? Кумир юности, Виктор Гюго, непримиримый враг Наполеона III, томится вдали от родины, на острове Джерсей. Ничто не связывает Золя с гнусным режимом империи — ни родственные связи, ни имущественное положение. В конце концов он и сам в какой-то мере жертва этого режима. В «Сказках Нинон» мы можем легко уловить антибонапартистские мотивы, хотя они и тщательно замаскированы. Деспот король в рассказе «Симплис» — намек; жертвы, принесенные в угоду войны в рассказе «Кровь», — намек; положение бедняков в современном обществе, о чем рассказано в новеллах «Сестра бедняков», «Та, которая меня любит», — намек.
В 1862 году Золя сотрудничает в газете «Ле Травай» — еженедельнике республиканской оппозиции, которая основана группой студентов во главе с молодым Клемансо. В одном из номеров этой недолго существовавшей газеты можно прочесть следующие строки, принадлежащие Золя.
…О! век мой отважный, вперед и вперед!
На какое число мы назначим кровавое утро?..
Пришла, наконец, и любовь. Не та платоническая, чистая, возможная только в мечтах, а совсем иная… Случилось, что в самую трудную пору жизни, когда он то и дело закладывал свои немногочисленные и скромные вещи в ломбард, у него на руках оказалась женщина. Происходило это на улице Суффло, в том подозрительном доме, где сдавались кому попало дешевые меблированные комнаты. Ее звали Верта, и уделом ее была улица. Отношения с этой женщиной не оставили глубокого следа в сердце Золя, но они натолкнули его на мысль написать повесть.
Золя быстро познавал жизнь, жизнь большого города, где бедным, слабым, безвольным юношам уготованы нищета, рабское существование, преждевременная старость, больничная койка, ранняя смерть. Все решительнее порывал Золя с романтикой, и не только в литературе, но и в жизни. Появилась потребность подвести кое-какие итоги, а для этого самым лучшим казалось ему закончить давно уже начатый роман «Исповедь Клода».
