Сказанное может вызвать недоумение у читателя, знакомого с древнегреческой философией по кратким изложениям и популярным курсам. Издавна физическое учение Анаксагора связывалось (и продолжает связываться) с понятием «гомеомерий», всплывающим в сознании у каждого образованного человека при упоминании имени мыслителя из Клазомен. Почему же не назвать его в соответствии с этой традицией учением о гомеомериях? Мы отказываемся от этой еще недавно общепринятой практики, ибо, как будет показано ниже, никакой концепции гомеомерий у Анаксагора не было и даже сам термин «гомеомерия» был изобретен не им, а скорее всего Аристотелем.
Традиционная трактовка учения Анаксагора находится под глубоким воздействием аристотелевской интерпретации воззрений большинства досократиков (а именно тех философов VI–V вв., которых Стагирит называл «физиками» или «физиологами»). Эта интерпретация сжато сформулирована Аристотелем в следующей знаменитой фразе из первой книги его «Метафизики»: «Из тех, кто первые занялись философией, большинство считало началом всех вещей одни лишь начала в виде материи: то, из чего состоят все вещи, из чего первого они возникают и во что в конечном счете разрушаются, причем основное существо пребывает, а по свойствам своим меняется, — это они считают элементом и это — началом вещей» («Метафизика» А 3, 983b 5–10)[3].
Мы видим, что в основе аристотелевской интерпретации лежит понятие «начала» (arche). Согласно Аристотелю, все «физики» — от Фалеса до Демокрита — исключали начало вещей в виде материи. Некоторые из них (в особенности первые ионийские философы) брали в качестве такого начала одну из так называемых стихий — воду (Фалес), воздух (Анаксимен), огонь (Гераклит), а иные — нечто промежуточное между огнем и воздухом или между воздухом и водой (может быть, Анаксимандр?). Другие, также беря единое начало, считали его неподвижным, неизменным и неделимым, называя его просто «бытием» так поступали элеаты: Парменид, Зенон и Мелисс. Более поздние мыслители, полагавшие, то с помощью единственного материального начала нельзя объяснить многообразие вещей чувственного мира, приняли тезис о множественности таких начал, причем это множество может быть либо ограниченным, либо безграничным. Первую возможность выбрал Эмпедокл, взявший в качестве начал четыре стихии — огонь, воздух, воду и землю; напротив, Левкипп принял безграничное число начал — мельчайших непроницаемых частиц, обладающих всевозможными формами и находящихся в непрерывном движении; эти частиц получили затем наименование атомов, т. е. «неделимых». У Анаксагора число начал также безгранично, только у него такими началами служат не атомы, а бесчисленные качественно-определенные вещества — гомеомерии. Термин «гомеомерия» (в буквальном переводе — «подобочастная») указывает на основное свойство этих веществ: у них любая часть подобна по своим свойствам целому (homoios — «подобный», meros — «часть»). Такова трактовка Аристотеля.
Филологическая критика уже давно обратила внимание на то обстоятельство, что до Аристотеля этот термин в памятниках греческой письменности нигде не встречается. В частности, мы его не находим ни в дошедших до нас фрагментах книги Анаксагора, ни у Платона (в том числе и в тех местах, где Платон прямо пишет об Анаксагоре), ни у других авторов. Он появляется только у Аристотеля, в философии природы которого он играет большую роль независимо от Анаксагора. А именно, в системе Аристотеля подобочастные вещества (ta homoiomere) представляют собой определенную ступень организации материи, занимая промежуточное положение между четырьмя элементами и неподобочастными образованиями, каковыми являются органы животных и растений. Перечисляя примеры подобочастных веществ, Аристотель называет «медь, золото, серебро, олово, железо, камень и другое тому подобное, а также то, что из них выделяется, и, кроме того, [части] в животных и растениях, например мясо, кости, жилы, кожа, внутренности, волосы, сухожилия, вены, из которых уже составлены [тела] неподобочастные, например лицо, рука, нога и тому подобное; и в растениях — это древесина, кора, лист, корень и так далее» («Физика» 10, 388а 10–388а 15).
Заметим также, что сложные словообразования типа homoiomere вообще не были характерны для греческого языка середины V в., когда писал свою книгу Анаксагор. Напротив, в языке Аристотеля они появляются в большом числе, будучи образованы искусственно в качестве технических терминов для обозначения специальных понятий.
Учитывая все эти обстоятельства, многие исследователи уже давно высказывали мнение, что термин «гомеомерии» был впервые создан именно Аристотелем — для целей, которые первоначально не находились ни в какой связи с философией Анаксагора. Изучая эту последнюю, Стагирит пришел к заключению, что в качестве начал всех вещей Анаксагор принимал те самые однородные вещества, которые в его, Аристотеля, трактатах получили наименование гомеомерий. Сам же Анаксагор называл эти начала, скорее всего, семенами (spermata) — термин, который в отличие от гомеомерий встречается в анаксагоровских текстах.
Эта точка зрения устраняла некоторые терминологические проблемы, но отнюдь не ставила под сомнение принципиальную правильность аристотелевской интерпретации философии Анаксагора. Аристотель и Феофраст, а также опиравшиеся на них античные комментаторы и доксографы по-прежнему считались наиболее надежными источниками сведений об этой философии.
Однако в течение последних ста лет положение кардинальным образом изменилось. Это касается не только Анаксагора, но связано с новым подходом к изучению досократиков вообще. Критический анализ историко-философских пассажей Аристотеля показал, что в качестве источника сведений о досократиках к ним надо подходить с большой осторожностью. Аристотель интерпретирует учения раннего периода в терминах своей философии, классифицирует их в соответствии с разработанной им системой категорий и пользуется логической аргументацией, существенно отличавшейся от архаичной аргументации первых греческих мыслителей. Поэтому единственно адекватным источником при изучении досократиков стали считать тексты самих досократиков — по крайней мере в тех случаях, когда эти тексты в том или ином виде до нас дошли. Надо исходить из этих текстов, пытаясь понять их подлинный смысл, привлекая Аристотеля и перипатетическую доксографию в качестве побочных источников, имеющих значение лишь постольку, поскольку они не противоречат оригинальным фрагментам.
В установлении физического учения Анаксагора этот подход привел к довольно странным (мягко выражаясь) результатам. Попытки дать более или менее адекватную реконструкцию этого учения на основе дошедших до нас фрагментов сочинения Анаксагора были предприняты рядом видных исследователей античной философии, однако они не только не привели к однозначным результатам, но выразились в появлении целого спектра интерпретаций, находящихся в кричащем противоречии как друг с другом, так и с традиционной аристотелевской трактовкой. Причем эти противоречия касались не каких-либо частностей, не второстепенных аспектов (что, вообще говоря, было бы вполне естественно), а самих принципов, важнейших положений теории материи Анаксагора. Создавалось впечатление, что, чем больше остроумия и изобретательности проявляют исследователи Алаксагора, тем дальше они оказываются от адекватного понимания его воззрений.
