Он встретил их у порога купе. Правая рука — в боковом кармане кителя. Ясно — держит там пистолет.
— Вы куда, товарищи? Здесь занято!
«Только не дать ему заподозрить что-либо, не пустить вперед Алексея: молодой, горячий, может выдать себя!» — подумал Трояновский и с улыбкой шагнул вперед:
— Бросьте, свои же люди, железнодорожники! Нам и ехать-то всего один перегон. Как-нибудь поместимся... — а сам шел на преступника, загораживая собой стоящих сзади. Слегка отодвинул его плечом, словно освобождая себе место у окна, тут же перехватил его руку, крепко прижал к груди. Громыхнул выстрел, пуля пробила пол, и в ту же секунду Зиньков скрутил преступника, вырвал у него из кармана пистолет ТТ, посетовал:
— Эх, минут бы на двадцать его мне в руки! Ей-богу, никогда бы больше не взялся за оружие, боялся бы его, как черт ладана!
Алексей Зиньков роста был двухметрового, легко гнул пальцами не только пятаки, но и полтинники.
— Ничего, Алеша, он свое получит... — заверил его Трояновский.
Задержанный оказался дезертиром, на фронт попал из колонии, раньше имел три судимости. После дезертирства занимался грабежами, был на нелегальном положении, но помог случай: задержали в Барановичах за драку, дали пять месяцев. Отсидел положенное и получил справку об освобождении, по которой и было выписано временное удостоверение.
Суд приговорил Юрчика к высшей мере наказания — расстрелу.
Порожняк под сахар для сахарного завода пришел на станцию Теткино поздней ночью. Когда утром железнодорожники стали осматривать вагоны, то обратили внимание на то, что один из них распломбирован и дверь его приоткрыта. Доложили дежурной по станции.
— Безобразие! — возмутилась она. — Вагон под пищевые продукты — и такая небрежность! Пойдемте, посмотрим, что там.
Женщина влезла в вагон в темноте, но через несколько секунд снова появилась в дверном проеме, бледная, с трясущимися руками.
— Там... там... Человек... убитый...
Сообщили в линейный отдел на станцию Ворожба, оттуда приехал заместитель начальника линейного отдела капитан Чирков. Он глянул мельком на труп в нижнем белье, с залитым кровью лицом, приказал:
— Отправьте в Ворожбу в морг как неопознанный... — И уехал.
... — Что это такое, товарищ начальник! Двое суток нет вашего подчиненного, а вам и дела нет!
— Работа у нас такая... Вы ведь не первый год замужем, знаете...
Женщина, жена старшего оперуполномоченного капитана Аторина, бессильно опустилась на стул.
— Понимаете, все эти дни просто места себе не нахожу! Словно случилось с Михаилом что-то... Может, правда? Так вы не скрывайте, скажите.
— Да нет, ничего не случилось. Аторин выехал по делу. Правда, обещал вернуться еще вчера, но мало ли какие дела могли задержать его! — успокаивал ее начальник отдела.
— А за это время у вас происшествий не было?
— Ну, такое у нас редко бывает, чтобы совсем без происшествий. Сегодня вот ночью на станции Теткино нашли труп, так туда выезжал мой заместитель, опознал бы Михаила, если что.
Женщина побледнела.
— Где он?
— Труп-то? Где же ему еще быть? В морге...
Она позвонила через полчаса: убитым оказался именно Аторин. Тут же начальник линейного отдела позвонил в Калугу, в управление. Заместитель начальника управления полковник Топильский приказал:
— Немедленно отцепить и запломбировать вагон. Выезжаем с Трояновским.
Они выехали в служебном вагоне, ставшим им на трое суток и штабом, и квартирой.
В Ворожбе Топильский сказал Трояновскому:
— Давай, Гриша, действуй! Сам понимаешь, должны мы найти этого гада! Должны отомстить за смерть товарища!
Расследование, которое провел капитан Чирков, было произведено небрежно, не удосужились даже спросить бригаду, которая привела состав. У Топильского задергалось веко — след контузии еще в гражданскую, когда был он комиссаром в одном из полков у Буденного, он раздраженно бросил:
— Черт знает, что! Не опознает своего же сотрудника и так ведет расследование! Я отстраняю вас, Чирков, от работы! Вопрос о вас будет поставлен жестко. Хорошего для себя не ждите! — и кивнул Трояновскому, чтобы тот продолжал.
— Бригаду найти и доставить сюда, на станцию Ворожба. Мы пока выезжаем в Теткино.
На этот раз у вагона даже охрану поставили. Григорий Абрамович раздвинул во всю ширь двери, чтобы внутри было светлее, вошел в вагон. В левом дальнем углу он подобрал бобину с намотанными на нее белыми нитками. Такими бобинами пользуются на ткацких фабриках. Из стойки вагона извлек пулю от нагана.
«Откуда бобина? У нас здесь нет ткацких фабрик... Приезжий, издалека?» — думал Трояновский.
Больше осмотр вагона ничего не дал, и они вернулись в Ворожбу. Начальник линейного отдела сообщил:
— Только что звонили из районного отделения милиции, к ним обратился приезжий инженер из Москвы. Ограбили его в ту ночь, не доезжая до станции Теткино. Я просил направить потерпевшего сюда.
Им оказался инженер с московского автозавода. Ехал в отпуск в поезде, который шел через Сухиничи на Харьков. Сойти должен был не доезжая станции Теткино, на небольшом полустанке, рядом с которым находилась родная деревня. Он приготовился, вышел с вещами в тамбур: поезд на полустанке стоял всего одну минуту.
Из соседнего вагона в тамбур к нему прошел мужчина в военной шинели без погон.
— Закурить не найдется?
Инженер подал пачку «Казбека», тот закурил, поблагодарил и ушел обратно.
Не успели огни поезда скрыться вдали, как к спине идущего по перрону инженера приставили ствол револьвера, скомандовали:
— Тихо! Ложись лицом вниз!
Он лег.
Отобрали чемоданы, сняли кожаное пальто, на прощанье наказали:
— Лежать полчаса! Встанешь — получишь пулю.
И ушли.
— Сколько их было?
— Передо мной — один. Маленький такой, на голове — белая заячья шапка. И еще, когда снимали пальто, вроде бы мелькнула перед глазами пола шинели...
— Что было в чемоданах?
— Отцу вез костюм, матери — пуховый платок и... — он замолчал.
— Ну, что же вы?
— Да не знаю, стоит ли говорить?..
— Перечислите все. Любая маленькая, пусть совсем бесценная вещь может навести нас на след преступников.
— Видите ли, в Москве, на ткацкой фабрике работает моя сестра. Она послала матери со мной несколько бобин с нитками... Сами понимаете, трудно сейчас с этим... — извиняющимся тоном сказал инженер.
Трояновский согласно кивнул: с нитками, мылом все еще было трудно, промышленность только еще восстанавливалась.
