А рука болит все сильнее, пухнет; ее ломит, потягивает. Застудил ее, что ли, когда спали на земле, подостлав лишь брезент? Ночевать в машине уже полмесяца, хотя бока наши и притерпелись к твердому ложу, всем осточертело, и мы, если предоставляется такая возможность, спим на воле.
2 августа
Здоровенный чирей выпукло обозначился чуть пониже правого локтя, и нет от злодея покою ни ночью ни днем. Менять передачи становится настоящей пыткой, особенно когда «рычат» шестерни в КПП и толчки их зубьев отдаются в ладонь, сжимающую рычаг переключения. И вот во второй половине дня, когда колонна остановилась на заправку, меня подменил водитель старшина Орехов, однофамилец Ефима Егорыча, моего земляка-заряжающего, с которым мы больше мыкали горе, чем воевали, далеко от этих мест – на правом берегу Днепра.
К 24.00 вытянули колонну на марш. Странно как-то на своей машине ехать пассажиром. Пока выстраивалась колонна, командир на ходу включил рацию. Наша «Малютка» (самолетная радиостанция) хорошо Москву принимает, и мы из «Последних известий» узнали, что наши войска уже вышли к морю в Литве, за Митавой. Таким образом, наша 1-я Ударная армия участвует в уничтожении крупной группировки фашистских войск в Прибалтике. Эта операция в сводке была названа «Балтийской ловушкой». Наш полк пока продолжает действовать вдоль латвийско-эстонской границы.
3 августа
Всю ночь напролет и целый день до самого вечера пробирались самоходки сквозь болота и густые лесные массивы к Лауре (красивое имя у этого городишки!), а потому опоздали к общей атаке, которая и закончилась неудачей... Фриц упорно держится за этот важный узел дорог; дорог самых обыкновенных, грунтовых, которые даже за большаки сойти не могут, но без которых по этим хлябям не проползешь даже на широких гусеницах. Только поздним вечером, кое-как выбравшись наконец из болот, занимаем исходные позиции в Заболотье. Название этого населенного пункта красноречиво говорит само за себя.
Я не успел, как у нас выражаются, «замаскироваться», и меня прогнал с машины гвардии подполковник Уткин, приехавший на передовую, чтобы лично проверить занятую позицию и убедиться в боевой готовности экипажей. Расставаться с ребятами очень не хотелось, но начштаба был неумолим. И он совершенно прав: во-первых, шестой человек будет только мешать работать экипажу, которому в рубке и без того не ахти как просторно; во-вторых, в полку потерь за последние дни предостаточно, особенно среди командиров машин, говорят, их даже нехватка.
В 23.00 докладываю в штабе о своем прибытии.
4 августа
Нахожусь при штабе. Узнал здесь о начавшемся в Варшаве восстании. Вещи (шинель и прочее), сданные на хранение перед вступлением в бои, разыскать не удалось. Побывал в РТО (штабники объяснили, как ее найти), вымыл в ручье голову, переоделся в чистое белье и – самое радостное событие – получил долгожданное письмецо от Лиды. Каким недосягаемым кажется отсюда Птицеград и мирный учительский институт со студенткой Лидой. У них там давно закончилась сессия, но девчата не сразу разъехались по домам, а целый месяц работали на лесозаготовках. Подходящее занятие для девушек... Чертова война! Но мужчины воюют, и у студенток тоже свой фронт – трудовой. Еще у них ожидается новоселье: институт переводится в Загорск, в древнюю Троице-Сергиевскую лавру, в здание бывшей духовной семинарии. Будет над чем посмеяться, особенно для Федьки...
А еще Лида пишет о том, что дорога, на которой обычно появлялся я под вечер, остается, увы, пустынной, сколько на нее ни смотри...
Вторая половина дня. Солнышко ласково пригревает. Удобно расположившись на теплом мягком мху под молодыми сосенками, настраиваюсь писать ответ. Позади меня, на поляне в частом лесу, дымится наша кухня, в немецких капонирах укрыты автомашины и тракторы РТО. Впереди, вынесенная к самому краю опушки, стоит на огневой позиции батарея новеньких 76-миллиметровок с надульными тормозами. Артиллеристам только что доставили обед, и они группками расселись вблизи своих длинношеих зеленых красавиц, истово работая ложками. Витаю мыслями где-то в районе Птицеграда, и вдруг один из батарейцев, убирающий кашу неподалеку от меня, отшвырнул котелок и истошно заорал: «Батарея! К бою! На дороге – немецкие танки!» Я вскочил, уронил начатое письмо: по проселку, пролегшему метрах в двухстах от сосновой опушки, идут с хорошей скоростью два «Артштурма», взявшиеся неведомо откуда. Они бежали мимо, подставив борт, но если развернутся вправо... Я пригнулся под сосенкой, не сводя с них глаз. Зато пушкари показали себя: в считаные секунды заняли без паники свои места, раздались громкие команды, заклацали клины замков, наводчики припали к прицелам и быстро завертели маховички, и стволы орудий угрожающе задвигались, словно принюхиваясь к своей добыче.
– Третье готово!
– Первое готово!..
И в этот напряженный момент «Артштурмы» внезапно остановились, будто вкопанные, крышки их башенных люков откинулись, и наверх выскочили два человека в комбинезонах, широко размахивая шлемами и весело горланя что-то.
Артиллерийский комбат, уже поднявший руку над головой, побледнел и дал отбой, потом, криво усмехнувшись, произнес:
– Ишь, черти чумазые!.. Лихачи тоже... Да промедли они еще пяток секунд – поджаривались бы сейчас на своих «примусах», как миленькие.
Но факт остается фактом: на «Артштурмы» не сразу обратили внимание. И должно быть, потому, что уже уходят в область воспоминаний те времена, когда немецкие танки осмеливались нахально разгуливать в нашем тылу прямо по дорогам. Но вот почему пехота впереди нас пропустила их без единого выстрела? А к трофейным машинам уже собирались возбужденные артиллеристы, прибежали наши эртэошники, притрусил даже повар в белом колпаке и с черпаком за поясом. Подобрав свой листок, тоже присоединяюсь к толпе. В человеке, стоящем на крыле передней «кошки» (так нередко называли приземистые немецкие штурмовые орудия), с удивлением узнаю Толю Горшкова, одного из наших помпотехов. Вторую самоходку пригнал командир ремвзвода старшина Кузнецов. Они тут же и рассказали, как были захвачены эти «Артштурмы».
Линия фронта здесь у нас очень неровная из-за болотистой местности, прямо-таки зигзагообразная, а ввиду продолжающегося наступления и не всегда сплошная. И вот на дороге, идущей через топкую низину где-то в районе Заболотья, одна наша ИСУ, стоявшая в засаде, подкараулила немецкую колонну из нескольких самоходок с десантом автоматчиков. Наводчик на ИСУ, видимо, поспешил, и первый снаряд не поразил цели, но разорвался у самой дороги и сотряс всю гать. Второй в колонне «Артштурм», рядом с которым лег разрыв, невольно рыскнул в сторону и угодил левой гусеницей в болото. Остальные, не имея возможности обойти его, начали пятиться назад, выпуская болванки наугад и торопясь скрыться за поворотом дороги, чтобы отгородиться от прицельного огня ИСУ хотя бы зарослями кустов. Самоходка, возглавлявшая колонну, застряла при попытке проползти впритирку к той, что сошла наполовину с гати. Солдат фашистских как ветром сдуло с брони после первого же выстрела из засады. Их серо-зеленые куртки замелькали между купами кустов, разбросанных по болоту. Автоматчики удирали прямо по трясине, проваливаясь до колен, некоторые падали в грязь и уже не поднимались: это вступила в дело наша немногочисленная пехота, открыв огонь из пулеметов и минометов по отступающим. Вскоре в низине остались только два застрявших «Артштурма», брошенных своими экипажами, да по ту сторону болота полыхал подбитый из ИСУ третий.
