губы, на рюмочку водки с серебринкой! (губы – отварная губа лося; серебринка – сёмга. –
О. Т.)».
Впрочем, несмотря на определённое напряжение, связанное с «Мамонихой», издательства всё же про Абрамова не забывали. Тогда вышли «Братья и сёстры» в четырёх книгах в «Современнике», «Трава-мурава» в газете «Советская Россия» и даже «Алые олени» для самых юных читателей в издательстве «Малыш», «Из рассказов Олёны Даниловны» в «Детской литературе», а ещё ряд статей и интервью в периодике… Может быть, и не так густо, но и не сказать, что мало.
Если говорить о детской литературе, то следует отметить, что Фёдор Абрамов никогда не был её приверженцем. Выросший на пинежских сказках, к детской литературе как направлению вообще относился скептически. И его мнение на этот счёт весьма необычно и странно, с ним проще не согласиться, нежели принять его за чистую монету. Так, 6 июня 1978 года во время встречи с читателями в Ленинградском доме журналиста он, на удивление всех присутствующих, произнёс такую фразу: «Теоретически я деления на литературу для взрослых и для детей не признаю. Все хорошие книги – они и детям, и взрослым. Даже те, которые для двух-трёхлетних детей: я читаю Чуковского и восхищаюсь».
Не каждый читатель согласится с такой точкой зрения, ведь чтение не только воспитывает разум, оно ещё даёт и повод к созерцанию прочитанного. Взрослому легко понять Корнея Чуковского, но понять пятилетнему малышу Фёдора Абрамова нельзя. И с этим уже не поспоришь!
И всё же вряд ли можно усомниться в искренности сказанного Фёдором Абрамовым. Его мнение явно родилось не на пустом месте: вызревало, крепло, основываясь на собственном убеждении.
И впрямь, ни Достоевский, ни Шолохов да и Чехов с Куприным специально для детей не писали. Это уж потом – без их ведома – они вдруг стали детскими классиками. А так чеховскую «Каштанку» и «Белого пуделя» Куприна под силу почитать всем от мала до велика. Да и толстовское «Детство» и «Жизнь Арсеньева» Бунина не оставят равнодушными ни пытливого школяра, ни убелённого сединой старца.
Вот и получается, что грань между так называемой детской и взрослой литературой размыта и каждый читатель понимает и чувствует её по-своему, отображая в душе прочитанное. Тайна слова – это путь каждого к глубинам своего разума. И у всякого читающего, познавшего букварь или ещё воспринимающего чтение на слух, путь этот индивидуален. «Для детей нужно писать так же, как для взрослых, только ещё лучше» – золотое правило на все времена! По-другому: пишешь для взрослых, не забывай, что это могут читать и дети. Именно так и работал Фёдор Абрамов.
Нельзя сказать, что, издав на склоне лет «Алых оленей», Фёдор Абрамов стал детским писателем, но утешение своей душе он наверняка получил и нисколькоя изданию своих произведений под грифом «детской литературы». В свою очередь, детские издательства, почувствовав читательский спрос, словно очнувшись от долгой спячки и неожиданно открыв для себя столь необычного северного писателя, крепко ухватились за абрамовские сочинения, успев за последующие годы много чего издать.
Впрочем, Фёдор Александрович никогда не отказывал юным читателям, и если поступали просьбы из детских или школьных библиотек прислать что-либо, Абрамов всегда живо содействовал, понимая нужность и ценность этого доброго дела. К примеру, в декабре 1978 года, откликнувшись на предложение писателя Евгения Андреевича Пермяка, Абрамов отправил большую партию своих книг, снабдив их дарственными надписями, учащимся средней школы имени Павла Бажова в село Бергуль Новосибирской области.
Выступления на публике Фёдору Абрамову давались непросто. Перед какой бы аудиторией ни приходилось выступать, он всегда очень тщательно и задолго готовился, с головой погружаясь в работу. Иногда на подготовку уходили не то что дни – недели. В такие минуты, по воспоминаниям Галины Абрамовой, он не позволял себе отвлекаться на рукописи. Он всегда чувствовал огромную ответственность перед слушателями и недоумевал, когда кто-нибудь лез на трибуну, так скажем, экспромтом. Вот и к запланированному авторскому вечеру в Москве, в Ленинской библиотеке, намеченному на 15 декабря, Абрамов готовился, как всегда, основательно. Хотелось сказать о многом: о последнем романе «Дом» и, конечно же, обсудить его постановку на сцене Ленинградского малого драмтеатра, о судьбе деревни и о том, что её ждёт. Знал, что обязательно будут вопросы о «Письме землякам» и, конечно же, о «Мамонихе»…
Но намеченная в Ленинке встреча едва не расстроилась. Мучившая несколько дней кряду стенокардия ещё больше обострилась в самый неподходящий день – 15 декабря. По всей видимости, сказались сильное перенапряжение последних месяцев и бесконечные бессонные ночи. Фёдор Абрамов действительно очень много работал по ночам и, частенько вовсе забывая про сон, продолжал работу с восходом солнца. А днём ждали другие дела. А когда вспоминал, что стоит поспать, – принимался за снотворное. В беседе с писателем Анатолием Ивановичем Белинским Абрамов признавался: «Я работаю только по ночам, когда никто не мешает. Чтобы не спать, я пью кофе, зато потом не могу уснуть. Приходится пить снотворное…» И так было много лет, особенно в последние годы.
Но 15 декабря 1980 года Фёдор Абрамов всё же пришёл в Ленинку.
Фёдор Александрович был тепло одет: на нём была дублёнка, распущенная шапка-ушанка. Но его бледность выдавала, что ему сильно нездоровится. На вопрос, что случилось, неохотно ткнув ладонью в область сердца, произнёс: «Жмёт!»
Ещё задолго до начала конференц-зал был забит до отказа. Без четверти шесть Фёдор Абрамов под аплодисменты поднялся на сцену, поклонился и присел за круглый столик. В чёрном костюме с расстёгнутым пиджаком, в белоснежной рубашке, при галстуке смотрелся он очень элегантно.
К слову сказать, Фёдор Абрамов, хоть и крестьянской закваски, любил одеваться красиво. Пижонства не признавал, но стиль выдерживал. В одежде ценил строгую элегантность, но и на моду нет-нет да и заглядывал, мог появиться и в джинсах, и в кожаном плаще. Но всё в меру и по случаю. Несмотря на необученность светским манерам, к внешнему виду относился с достоинством. Примечательный штрих: по воспоминаниям поэтессы Ольги Фокиной, налипший на воротник и плечи полушубка снег рукой никогда не смахивал, а стряхивал, так сказать, по-барски, наотмашь.
Но вернёмся к авторскому вечеру в Ленинской библиотеке. Когда после вступительного слова ведущего очередь дошла до Фёдора Абрамова, тот, встав из-за стола, без всякой раскачки начал сразу о главном, слив воедино понятия «русский дом» и «Россия»:
«Начну с русского дома. По-моему, ничего этого нет важнее. Не буду касаться всех комнат русского дома. В Москве, в Ленинграде, в других городах дома, как вы знаете, хорошие, красивые. Но у всякого дома, кроме парадных комнат, есть жилые комнаты, подсобные помещения. Вот эти-то последние, а они главные, нуждаются в ремонте, в конкретной
