То, что это было своего рода ритуалом «битловского поколения», который был сохранен ценой жизни их кумира, — было одной из аналогий, которая могла прийти ему голову, но, сидя в аэропорту Майами в ожидании приглашения на посадку, он понял дурацкую истину, открывшуюся ему в словах одного из подростков: «По крайней мере, наконец прекратятся слухи о том, что вы собираетесь воссоединиться». «Хотя, может быть им никогда не будет конца. Уже сейчас мы выслушиваем все это дерьмо о том, что мы собираемся выпускать альбом в память Джона».
В результате появился лишь сингл, «All Those Years Ago», на котором Ринго и «Wings» аккомпанировал Джорджу, но в остальном оставшиеся в живых битлы и их старые приятели — такие, как Тони Шеридан, который не разговаривал с Ленноном с 1964 года, — вели себя так же, как любой из поклонников во всем мире, которые, по просьбе Йоко, хранили десятиминутное молчание в первое воскресенье после убийства. Ринго «сидел дома и думал: «Джон умер…» Возможно, это единственный способ отдать дань почтения Джону — хранить молчание». С того самого дня он дал себе обещание никогда не выпускать те песни Джона, которые тот подарил ему в отеле «Plaza», и воздерживаться от любых выступлений в прессе, которые бы выходили за рамки туманных предположений, столь же неинформативных и бессодержательных, как и волна «памятных» альбомов, накрывшая оба континента, пока, что называется, «тело еще не остыло». По представлениям Старра, Леннон попал в некий справедливый рай для поп–музыкантов, туда, «где уже были Джимми Хендрикс, Элвис и вся остальная братия». Старр всякий раз вызывал истинное удивление публики, начиная интервью с обращения к незримому Леннону, а затем уверял всех присутствующих, что «теперь он с нами, смотрит на нас оттуда».
Были ли эти представления игрой на публику или нет, куда более серьезное отношение к себе внушали клыки овчарок, в любой момент готовых сорваться с поводков охранников, которые двадцать четыре часа в сутки обходили резиденцию Старки в Лос–Анджелесе. Как какой–нибудь мафиозный барон, их патрон раздражался, когда к ограде приближался даже самый безобидный прохожий. Естественно, не шло даже речи о том, чтобы пускать посетителей, если они не позвонят и не доложат о своем визите хотя бы за час до прихода.
«Вдруг я почувствовал, что могу оказаться следующей жертвой какого–нибудь сумасшедшего».
Однажды весенним вечером 1980 года совершенно случайно Ринго и Барбара оказались на волосок от смерти, когда ехали из Дорчестера на вечеринку в Суррей. На скорости шестьдесят миль в час Ринго успел свернуть и чудом избежал столкновения с грузовиком на двухполосной кингстонской обходной дороге, которая стала скользкой из–за дождя. Проехав юзом пятьдесят ярдов и сбив два фонаря, он, не обращая внимания на поврежденную ногу, вытащил Барбару из перевернутого «Мерседеса», а затем спокойно вернулся к нему за сигаретами. Когда он шел к ошеломленной Барбаре, в ближайших домах раздвигались шторы; кто–то вызывал полицию и «Скорую помощь». Окруженный мигающими синими огнями и толпой зевак в дождевиках, Ринго успокаивал Барбару, пока констебль с мрачной физиономией записывал факты и в конце концов решил не предъявлять ему обвинений. Ремарка Старра «мы побывали в аварии — это круто» стала наиболее часто цитируемой, после того как их с Барбарой — с ее синяками, порезами и ушибленной спиной — срочно доставили в рохэмптонскую больницу, откуда их выпустили еще до того, как проснулся весь остальной мир. Несмотря на то что Старр стал побаиваться скоростных автомобилей, в следующем месяце он приобрел себе точно такую же модель. Разбитую же машину Ринго выставил на всеобщее обозрение на постаменте в Tittenhurst Park. Ринго также распорядился, чтобы из осколков ветрового стекла были сделаны две броши в форме сердца — для него и Барбары; их решение никогда не расставаться после этого случая окрепло многократно.
Тем, кто прочитал в одной из желтых газетенок о бурной ссоре, которая произошла между ними рядом с клубом Tramp, когда они садились в такси, их союз мог показаться непрочным. Пока машина увозила в неоновую ночь двух яростных драчунов, размахивавших кулаками, кто–то из писак решил представить этот случай как обыденную сцену, происходящую между любовниками чуть ли не каждый день. Однако все надежды ликующих «доброжелателей» на их скорую размолвку были разбиты в прах, когда, три недели спустя после кингстонской аварии, Барбара объявила своему отцу, что хочет выйти замуж за Ринго.
Изначально они планировали обручиться в Малибу и послать видеозапись свадебной церемонии родителям жениха, которые были способны лишь на то, чтобы выбраться в Эскот на дни рождения сына и внуков, но отнюдь не планировали совершать путешествие из Вултона за тридевять земель, чтобы поздравить новобрачных. Возможно, именно убийство Джона в свободной Северной Америке подтолкнуло Ринго прийти в мэрилебонскую мэрию 27 апреля 1981 года. По иронии судьбы не только тот же самый сотрудник Джозеф Девоне регистрировал бракосочетание Маккартни в том же самом здании муниципалитета, но и невестой на предыдущей церемонии в тот ветреный день была дочь бывшего инженера Джорджа Пекхэма, на чьей собственной свадьбе присутствовал Ринго.
Эти удивительные курьезы — и, конечно же, сама свадьба — интересовали The Daily Express гораздо меньше, чем «воссоединение», о котором на следующий день на весь мир кричали заголовки газет. Фотография, которую сделал Терри О'Нейл, специально для этого прилетевший из Нью–Йорка, во мгновение ока облетела весь земной шар. Трое оставшихся в живых битлов появились вместе впервые после смерти Джона. Следующей группой лиц, которая привлекла внимание публики, были их американские жены, особенно новоиспеченная миссис Старки, которая «всегда верила в принца–на–белом–коне».
От радости она раскраснелась так, что стала похожа на розы, которые украшали ее шелковое подвенечное платье цвета слоновой кости. Этот наряд, плод трудов дизайнеров Дэвида и Элизабет Эммануэль, контрастировал с черным костюмом Ринго, его галстуком–шнурком теддибоя и солнечными очками, которые были вовсе не обязательны под сереньким небом. Когда они с Полом вышли из здания и направились к такси, их приветствовала толпа поклонников (более восьмисот человек), которые со священным благоговением внимали всему, что происходило внутри. Менее восприимчивый к низкопоклонству, чем его бывшие коллеги, Джордж — с Оливией Харрисон — умудрился проскользнуть почти незамеченным.
