Из этих двух бесед явно следует, что Сталин с осторожностью оценивал перспективы советской наступательной операции. Он не ожидал, что немцы быстро потерпят поражение и не допускал, что Берлин может быть взят в краткосрочной перспективе. Не следует забывать и еще один момент, о котором пишет в своих мемуарах Штеменко. На этом этапе войны взятие Берлина не означало победы над Германией. У немцев были сильные войска в Венгрии, Западной Европе, Восточной Пруссии и Померании, и шли разговоры о том, что Гитлер может отвести войска в «альпийскую крепость», захватить которую будет очень непросто14.
На Ялтинской конференции об успехах советского наступления «Большой тройке» докладывал генерал Антонов на первом пленарном заседании 4 февраля. Он всячески подчеркивал, что наступление было начато раньше, чем планировалось, по просьбам союзников, и обратил внимание на то, что немцы перебросили большое количество войск с запада на восток, в том числе направили войска для защиты Берлина вдоль линии Одера. Из этого Антонов делал вывод, что союзники должны начать свое наступление в середине февраля и что они должны принять меры, чтобы не дать немцам перебросить войска на Восточный фронт. В последовавшей за докладом дискуссии Сталин упомянул о том, что, начав свое наступление раньше срока, Советский Союз сделал гораздо больше, чем был обязан в соответствии с соглашениями о совместных боевых действиях, подписанными во время Тегеранской конференции. Он не сказал об этом прямо, однако явно ожидал, что Черчилль и Рузвельт ответят тем же15.
Как следует из американской версии записи этого первого пленарного заседания, Сталин сказал, что «по его мнению, будет крайне полезно [военным] штабам обсудить вопрос летнего наступления на Германию, поскольку он не уверен, что война закончится раньше лета». Во время дискуссии с начальниками штабов Великобритании и США Антонов дал понять, что, по его мнению, начатое советскими войсками наступление будет прервано весенней погодой, из-за которой дороги станут непроходимыми, и это крупномасштабное наступление возобновится только летом16. Вполне возможно, что Антонов договорился со Сталиным дать западным союзникам ложное представление о намерениях СССР в отношении Берлина, однако более логично предположить, что они оба действительно считали, что наступление Красной Армии будет приостановлено. В конце концов, этим заканчивались наступательные действия советской армии в 1942, 1943 и 1944 гг.: зимнее наступление продвигалось успешно до тех пор, пока не начиналась весна, и продолжать его приходилось летом.
Подтверждением пессимистичных прогнозов Сталина по поводу наиболее вероятного развития событий на фронте, видимо, стало то, что марш Красной Армии на Берлин к середине февраля начал замедляться. Официально Сталин выразил свое сдержанное отношение к ситуации на фронте в приказе по войскам от 23 февраля – к 27-й годовщине основания Красной Армии. Естественно, Сталин превозносил заслуги своих войск, которые так быстро продвинулись от Вислы к Одеру. В то же время, он не делал никаких заявлений относительно времени окончательной победы; он сказал лишь, что она близится и что до самого конца борьба будет нелегкой: «Полная победа над немцами теперь уже близка. Но победа никогда не приходит сама – она добывается в тяжелых боях и в упорном труде. Обреченный враг бросает в бой последние силы, отчаянно сопротивляется, чтобы избежать сурового возмездия. Он хватается и будет хвататься за самые крайние и подлые средства борьбы. Поэтому надо помнить, что чем ближе наша победа, тем выше должна быть наша бдительность, тем сильнее должны быть наши удары по врагу»17.
Весь март, пока Красная Армия расправлялась с немцами в Восточной Пруссии и Померании, Сталин, вероятно, занимался насущными политическими делами – такими, как спор с западными державами по поводу реконструкции польского правительства и правительственный кризис в Румынии. В конце марта Сталин получил послание от Эйзенхауэра о стратегических планах Англии и Америки. Эйзенхауэр сообщал Сталину, что его ближайшей целью было уничтожить немецкие войска, защищающие Рур. Далее он планировал направиться к Эрфурту, Дрездену и Лейпцигу и объединить силы с советскими войсками в этой области. Не исключалось также, что войска союзников начнут вспомогательное наступление по линии Регенсбург – Линц, чтобы не дать немцам занять оборонительные позиции на юге страны. В заключение Эйзенхауэр просил Сталина предоставить информацию о его планах с тем, чтобы действия против Германии на востоке и на западе были скоординированы18.
Послание Эйзенхауэра передали Сталину в его кабинете вечером 31 марта Гарриман, посол Великобритании Кларк Керр и генерал Дин, военный представитель США в Москве. Через двадцать минут после их ухода Сталин позвал к себе в кабинет Жукова, Антонова и Штеменко – вероятно, для того, чтобы обсудить с ними содержание письма19. На следующий день Сталин дал ответ Эйзенхауэру. Он писал американскому главнокомандующему, что стратегические планы Запада совпадают с планами СССР. Он согласился с тем, чтобы советские и западные войска соединились в районе Эрфурта – Лейпцига – Дрездена, и отметил, что основная атака Красной Армии будет вестись именно в этом направлении. Что касается Берлина, Сталин ответил, что он «потерял свое прежнее стратегическое значение, поэтому Советское Главнокомандование думает выделить в сторону Берлина второстепенные силы». Основное наступление советских войск, сообщал Сталин Эйзенхауэру, будет начато во второй половине мая – в том числе, если обстоятельства не изменятся, будет нанесен второстепенный удар на юге, в направлении Линца и Вены20. 2 апреля Сталин вновь встретился с Жуковым, Антоновым и Штеменко, к которым присоединился также Конев. Совещание продолжалось два часа. 3 апреля все четыре генерала снова собрались у Сталина на более короткое совещание21. В тот же день Сталин направил директивы Жукову и Коневу. Задачей Жукова было начать наступление на Берлин и в течение 12–15 дней от начала операции дойти до Эльбы, которая была принята в качестве демаркационной линии военных действий в Германии между Советским Союзом и Западом. Задачей Конева было разбить немцев к югу от Берлина и в течение 10–12 дней дойти до Дрездена, а затем обдумать возможность наступления на Лейпциг. Линия, отделяющая 1-й Белорусский от 1-го Украинского фронта, проходила через Люббен, в 50 милях к юго-востоку от Берлина, а соответствующее решение вступало в силу 15 апреля, что означало, что наступление по двум направлениям должно начаться 16-го22. Таким образом, основной задачей Жукова было ударить прямо по столице Германии и окружить город с севера, в то время как войска Конева должны были подойти к городу с юга. Поддерживающую роль должен был играть 2-й Белорусский фронт под командованием Рокоссовского. Предполагалось, что он начнет наступление на Берлин 20 апреля и защитит правый фланг Жукова от контратаки немцев с севера23.
