Проверив все элементы боевой организации корабля, израсходовав все запасы АТФ в мышцах и мозгах моряков, адмирал успокоился, оставшись довольным.
XXX
Для экипажа был объявлен день отдыха: помывка и самообслуживание. К борту крейсера ошвартовался танкер “Ленинское знамя”. Я, памятуя законы морского медицинского братства, заглянул к своему коллеге – судовому врачу танкера. Бытовые условия на танкере резко отличаются от таковых на крейсере, что дает возможность военморам немного отдохнуть, сменив обстановку. Да и женщину живую можно увидеть. Но не это главное. Любой военный врач, отдавший кораблям несколько лет жизни, знает, что медицинское обеспечение судов вспомогательного флота организовано на грани фантастики: судовые врачи в клинической медицине – случайные люди, не нашедшие себе применения в системе Минздрава. Ниву медицинской помощи пашут врачи спортивной медицины, гигиенисты, неудавшиеся невропатологи и т.п., хотя по логике вещей, в длительном отдельном плавании на борту судна обязательно должен быть хирург. Но хирурги, так же, как и женские колготки, дефицит. Зная обстановку, военные врачи всегда готовы прийти на помощь своим неудачливым коллегам.
Выпив пару стаканов чая и выслушав несколько историй из половой жизни танкера, я спросил, собравшись уходить:
– Какая-либо помощь нужна тебе, док?
– Да нет. Все о’кей. Правда, есть у меня больная одна. Кровит третьи сутки. Сама себе плод разрушила.
Если эти строки читает врач, то ему, как и козе, понятно, что подобное заявление из уст эскулапа открывает последнему путь прямо на Колыму, с запрещением заниматься врачебной практикой до конца жизни.
– То есть как это ... кровит? В тюрьму захотел, козел? Быстро показывай больную!
В каюте на коечке лежала молодая женщина, неразличимая на фоне белых простыней. С трудом она повернула голову к вошедшим, не совсем понимая, для чего ее вдруг беспокоят военные. Оценив обстановку, я начал действовать.
– Немедленно готовьте носилки... больную на крейсер! Не дай бог, скотина, если она загнется (это доктору), я лично тебя в нужнике утоплю!
О больной доложено капитану, командиру крейсера и оперативному дежурному эскадры. Грубые матросские руки, становящиеся ласковыми и нежными при оказании помощи слабым и страждущим, бережно доставили носилки с больной в амбулаторию крейсера. Если учесть то обстоятельство, что больную нужно было перенести с борта на борт по узким коридорам, через леера, по крутым трапам, то это не так уж и просто... бережно доставить.
– Донорам первой группы, резус положительный, прибыть в амбулаторию! – разнесла тревожную команду корабельная трансляция. Даже для врача кремлевской больницы, имеющего для работы абсолютно все, включая “волосатую лапу”, подобная команда была бы непонятна, попади он вдруг на флот после смерти дядюшки из ЦК. Все очень просто. Перед походом десять процентов личного состава любого корабля добровольно-принудительно сдают кровь на станции переливания, где и определяется групповая принадлежность. Затем специалисты станции переливания крови передают на корабль список, в котором указаны группа и резус-принадлежность сдавшего кровь. Законность существования доноры приобретают после того, как командир подписывает приказ о назначении доноров в/ч... Мудро. Гарантирована оперативность в экстренных случаях и сведена до минимума возможность ошибки при определении группы крови донора в корабельных условиях.
Доноры прибыли все до единого, согласно списку. Каждый предлагал свою кровь, притом “годки”, оттеснив “карасей”, рвались вперед. Я выбрал шесть человек наиболее физически сильных. Остальных, поблагодарив за готовность помочь, попросил удалиться.
И тут ко мне подскочил щупленький, маленького роста узбек-первогодок. От волнения у него тряслись губы и лицо выражало сплошную боль.
– Ты, блят, плохой чалывэк! Я тэбэ мама мотал! – сказал он и заплакал.
Привычный к любым неожиданностям, я даже не возмутился. Понял благородный порыв и желание самоутвердиться... Взглянув на плачущего младшего грубияна, поддал его коленом под зад и скомандовал:
– В душ! Сопли размазывать будешь потом. Благодарно сверкнув глазами, “чуренок” проскользнул в душ. Больной было перелито полтора литра матросской крови, сделан аборт (причем удалялись уже мертвые куски ткани вместе с продуктами ее распада), проведено соответствующее лечение, и к вечеру того же дня она самостоятельно перешла на борт танкера.
В кают-компании, всегда готовой видеть смешное в обыденном или печальном, меня встретили обычные флотские шутки.
– Док! Не придется ли тебе через пару месяцев делать тоже самое?
– А, может, через девять тебе подарок принесут?
– Когда за благодарностью на танкер пойдешь?
– Что вы, козлы, говорите? Какая благодарность? После партбюро у меня даже висит неправильно! – отбивался эскулап .
– Ха-ха-ха-ха... Уморил, собака.
Ночью меня подняли снова. С танкера, зажав окровавленным бинтом левое ухо, в сопровождении дежурного по низам прибыл старший помощник капитана. Изрядно подогретый... не в сауне, конечно. Ушная раковина была оторвана наполовину. Не спрашивая объяснений, доктор пришил ее на место. Благодарный чиф пригласил его в гости, но предложение принято не было. Как потом оказалось, ухо старпому оторвал матрос по причине дикой ревности к буфетчице. Не зря говорят, что женщина на корабле – к несчастью.
“Маленький донор” ходил за мной в течение месяца, предлагая любую помощь и прося прощения “за грубость”.
Наконец, подошли на рейд Порт-Луи. Внутренняя гавань была бы довольно тесной для советского гостя, поэтому бросили якорь на приличном расстоянии от берега. На внутреннем же рейде стояли французский фрегат, американский эсминец и японский сторожевик, а также “всякой твари по паре”, т.е. различного класса судов под флагами разных стран. В дальномер прекрасно просматривался экзотичный городок, холмы, поросшие тропическим лесом, и многочисленные “джонки”, снующие по лазурному зеркалу бухты. И снова командир с адмиралом (вернее, наоборот... адмирал с командиром) убыли в посольство (или консульство). Финансист уехал в банк за валютой. (В Мозамбике никто, кроме химика, валюту не тратил по причине отсутствия нужных товаров и дикой дороговизны). Знакомый же нам Серебряков приобрел деревянные маски – кустарные подделки заштатных мастеров, сумевших всучить военмору свои изделия под видом произведений искусства, да еще при этом убедить последнего в том, что “произведения вырезаны из натурального черного дерева”. Плакали потом заработанные химические денежки. Вместе с тремя детьми, ждущими папу из похода.
