Джек Ланг, министр национального образования и культуры Франции, произнес одну из лучших речей в своей жизни. Он сравнил Нуреева со звездой – сверкающей, но иногда обжигающей. «17 марта 1938 года звезда родилась. Она осветила землю и ослепляла людей в течение пятидесяти лет. […] В 1961 году звезда покинула свою галактику и обрела свободу перемещения по всему небесному своду. […] И вот 6 января этого года звезда погасла. […] Астрономы, однако, говорят, что свет некоторых звезд идет к нам еще очень долго после их исчезновения…»
Краткую, но насыщенную церемонию завершили прерывистые ноты неоконченной тринадцатой фуги Баха.
Думаю, Нуреев был бы доволен. Пушкин и Байрон, Бах и Чайковский стоили всех Евангелий. И пусть это не прозвучит кощунственно, но Парижская опера была для него дороже собора Парижской Богоматери. Последнее чествование Рудольфа соответствовало его высоте.
Гроб с телом Нуреева вынесли из театра под музыку Малера к балету «Песни странствующего подмастерья». Нуреев покидал театр через главный вход. Не как артист – как зритель. Но на ступенях перед входом ему долго аплодировала толпа, стоявшая под проливным дождем…
Траурная процессия устремилась к самому русскому из французских кладбищ – Сент-Женевьев-де-Буа. Нуреев нашел свою Россию за тысячи километров от нее. Его миссия была завершена.
Я никогда не умру.
Рудольф Нуреев
Мифы не умирают никогда. Нуреев, даже уйдя из жизни, заставлял говорить о себе. Он остался верен себе и после смерти вызывая полемику.
При жизни он никогда не произносил слово «СПИД», а после смерти заставил всех говорить об этой болезни. Восемнадцатого января 1993 года авторитетный американский еженедельник «Ньюсуик» поместил на обложке большое фото танцовщика под заголовком: «СПИД и искусство: потерянное поколение. Рудольф Нуреев, 1938–1993». Далее следовало девять страниц текста, и речь шла не только об умершем танцовщике. По мнению «Ньюсуик», артист, умирающий от СПИДа, – это не просто трагический конец жизни. Это также и огромная потеря для искусства, учитывая молодой возраст жертв. «Сколько картин никогда не будет выставлено в галереях… Сколько книг никогда не будет написано… Поскольку СПИД выкашивает артистический мир, пора бы уже констатировать, что он уничтожает культуру, как огонь, пожирающий леса». «Танец, – пишет далее „Ньюсуик“, – заплатил СПИДу огромную дань. Так, среди девяноста четырех известных деятелей искусства (актеров, художников, певцов, продюсеров и т. д.), умерших на начало 1993 года, весьма ощутимой кажется потеря восемнадцати известных танцовщиков, и этот список далеко не исчерпывающий»1.
Этот же еженедельник открыл полемику по вопросу, стоит ли замалчивать болезнь носителям вируса. Пол Монетт, американский писатель, сам ВИЧ-инфицированный2, не жевал слова, когда заявил следующее: «Я считаю Нуреева не большим героем, а трусом. Мне не важно, что он был великим танцовщиком. По моему мнению, это был его долг по отношению к гей-сообществу: использовать свою популярность, чтобы бороться с невежеством».
Подобное мнение, пусть даже и несколько сглаженное, в настоящее время выражает французский борец со СПИДом Дидье Лестрад: «Его молчание меня разочаровало, потому что у Рудольфа были все козыри в руках, чтобы разрушить культ таинственности, окружающий СПИД. Нуреев был символической фигурой для гей-сообщества, которое в ту эпоху имело огромную потребность в герое. Но с другой стороны, он почти все сказал, появившись на публике в Парижской опере за три месяца до кончины. Выйти на сцену приветствовать публику в таком состоянии – это было своеобразное предупреждение всему миру»3.
По мнению Джекки Фуджерей, «Нуреев пошел до конца возможного в то время. В 1960–1970 годах звезды-гомосексуалисты Голливуда даже женились, чтобы отвлечь от себя внимание. А Нуреев просто хранил молчание. В этом смысле он не был ни первопроходцем, ни ретроградом»4.
Со своей стороны хочу подчеркнуть, что молчание Нуреева надо понимать в контексте времени. В те годы инфицированным (и не только больным СПИДом) въезд на территорию США был запрещен (отсутствие болезней подтверждалось в таможенной декларации). Если бы Нуреев публично объявил о своей болезни, он бы стал персоной нон грата. Второе, чего он смертельно боялся, – стать танцовщиком-«спидоносцем», на которого будут приходить посмотреть, держа в уме далекие от искусства помыслы.
Неприятную обязанность официально сообщить о болезни Нуреева взял на себя Мишель Канези. Пятнадцатого января 1993 года на страницах газеты «Фигаро» личный врач Рудольфа подтвердил, что его пациент был вирусоносителем и скончался вследствие СПИДа. В интервью Рене Сервену он подробнейшим образом изложил все методики лечения, перепробованные за нескольких лет. Казалось бы, доктор Канези обязан был сохранять врачебную тайну. Но он и сохранял ее до самой смерти танцовщика, и лишь когда тело было предано земле, он сказал: «Я пошел на этот шаг потому, что нет ничего постыдного в его болезни. Кроме того, эта информация может быть полезной всем анонимным пациентам. Рудольф прожил с вирусом тринадцать-четырнадцать лет благодаря своему боевому духу, и надо, чтобы об этом знали. Рудольф не хотел, чтобы обсуждали его болезнь, пока он жив, – из-за профессиональных причин, из боязни, что мир перед ним снова закроется. Но еще меньше он хотел, чтобы его имя утонуло в забвении. Чтобы избежать этого, он создал фонды в пользу танца и медицинских исследований»5.
В своем интервью доктор Канези упомянул о фондах Нуреева. После смерти танцовщика им пришлось выдержать жесткие юридические баталии.
Управлением огромного наследия Нуреева отныне занималась созданная в 1975 году организация Ballet Promotion Foundation (BPF). Штаб-квартира этой организации находилась в Вадуце, Лихтенштейн. Юристы Ballet Promotion Foundation отслеживали соблюдение авторских прав Нуреева-хореографа. Но это была лишь одна сторона их работы, причем не самая сложная. Нуреев оставил громадное состояние в виде недвижимости, биржевых портфелей, произведений искусства, личных вещей самого разнообразного назначения, которые отныне приобрели огромную ценность, потому что принадлежали звезде. И всеми этими вещами надо было как-то распорядиться.
В апреле 1992 года, зная о том, что конец близится, Нуреев согласился на создание еще одного фонда – Rudolf Noureev Dance Foundation (RNDF), расположенного в Чикаго. Фондом управлял Барри Вайнштейн, его адвокат на протяжении двадцати лет и специалист по налогообложению. RNDF имел целью принять в собственность все имущество Нуреева, находившееся в Соединенных Штатах, продать его и употребить вырученные средства на пользу танца, а также на увековечивание памяти самого танцовщика.
