Офицерский состав в самой Азиатской конной дивизии, как и в подчиненных Унгерну отдельных отрядах, был хороший. Он был значительно лучше, чем имела дивизия при взятии Урги. Во всех полках помощниками командиров полков были кадровые, боевые офицеры, как полковники Кастерин, Островский и другие.
По мобилизации в Монголии в части войск попало много культурных людей, как Глеб Лушников (один из совладельцев фирмы Швецовых), студенты братья Волковы, Душенин и другие. Глеб Лушников, георгиевский кавалер за Германскую войну, был назначен командиром Монгольского дивизиона.
Продовольственная база управлялась интендантами Рерихом и Котельниковым, была хорошо налажена. Зерно, брошенное китайцами, собрано, водяные мельницы на Иро работали. Хлеб выпекался отличный. Мясная база была неограниченной. Бойцы вооружены и одеты были прекрасно за счет китайских складов, брошенных в Урге и добытых в боях. Сукон и бумажных материй, годных для белья, был огромный склад, и хватило бы на армию в несколько десятков тысяч человек. Денежные средства, отпущенные атаманом Семеновым в сумме 600000 зол. руб., как будто были израсходованы к этому времени. Захваченные деньги в Китайско- монгольском банке в Урге и реквизированное билонное серебро в Центросоюзе не представляли больших сумм, могущих хватить надолго, но выпуск И. А. Лавровым монгольских денежных знаков как-то временно разрешил финансовую проблему.
На границе с Советской Россией было спокойно. Советы явно не нарушали границ Монголии, но вели усиленную агитацию, имея главный штаб в Алтан — Булаке и Хытхыле. К сожалению, монгольская разведка и генерал Унгерн были плохо или совершенно не осведомлены о работе большевистских эмиссаров и не уничтожили очагов пропаганды. Капитан Безродный три месяца слонялся по Западной Монголии, ища крамолу среди русских, а просмотрел большевистский очаг в Хытхыле, а Н. Князев, сидя в Урге, не знал и ничего не предпринял против очага в Алтан — Булаке. Агитационной противобольшевистской работы ни Монгольское правительство, ни штабы генерала Унгерна никакой не вели и не пытались даже наладить ее.
Русские белые вожди в Приморье вели грызню. Атаман Семенов вынужден был отойти от дел и жил в Дайрене. Попытка его в мае 1921 г. вновь взять власть в свои руки в Приморье (Владивостоке) окончилась неудачей. Мы, жившие в Монголии, не знали всего, что творилось среди белых вождей на востоке, но сам генерал Унгерн, имея сношения с атаманом Семеновым, знал истинное положение и о том, что дело Белого движения — очень печальное. Не было никаких данных ожидать откуда-нибудь помощи при борьбе с большевиками в Сибири как для русских в Приморье, так и Унгерну в Монголии.
Японское командование, уведя своих солдат из Забайкалья и Амурской области, имело небольшую часть во Владивостоке, но оно ни меркуловскому, а тем более правительству генерала Дитерихса помощи ни в какой мере не оказывало. Общая политическая ситуация Белого движения, как теперь автору стало известно, была безнадежна. О ней никто, кроме Унгерна, в Монголии не знал, а он ни с кем и никогда не делился теми сведениями, какие получал с востока, даже с ближайшим своим помощником Резухиным.
Начальником штаба у генерала Унгерна числился бывший помощник присяжного поверенного К. Н. Ивановский — человек молодой, культурный, общительный и доброжелательный. Откуда и как он попал в Ургу — не помню. Делал ли он какую-нибудь штабную работу или нет — не знаю. Полагаю, что не делал, так как, будучи глубоко штатским человеком, он ее делать не мог. Не был причастен к экзекуциям. Вероятнее всего, он был приятным слушателем и оппонентом Унгерну, когда последнему хотелось пофилософствовать. Ивановский отредактировал наброски приказа № 15. Ивановский оказался одним из счастливых людей, благополучно отошедших от Унгерна. Когда Унгерн уходил в поход на Русь, он, снабдив Ивановского порядочной суммой денег и перевозочными средствами, отправил его с донесением к атаману Семенову.
Настроение чинов Азиатской конной дивизии и в других отрядах было удовлетворительным. Многие, в том числе и автор, верили, что власть большевиков недолговечна, что народные массы ее ненавидят и ждут только толчка извне, чтобы дружно подняться против большевиков. Появись сильный противобольшевистский кулак на Руси, он будет расти, как снежный ком, катящийся по рыхлому зимнему полю, увеличиваясь и увеличиваясь в объеме по мере движения до размеров, страшных для большевиков. Ныне, по прошествии 20 лет, высказанные мысли кажутся смешными или детскими, но тогда мы верили в них и шли за осуществление их умирать.
Наряду с убежденными борцами с большевиками, большинство жило сегодняшним днем, не задумываясь о будущем. Прочитанный приказ № 15 по Азиатской конной дивизии не оставлял никакого сомнения, что скоро пойдем на Русь. Подготовка к походу на Русь велась открыто, и приказ № 15, конечно, скоро попал в руки большевиков. Большевики стали принимать экстренные меры к защите границы от Мензы до Хубсугула. Сами они опасались нарушать монгольскую границу без крайней нужды. Они сформировали из красноармейцев действительной службы партизанские отряды, выслав их в район 1-го казачьего отделения Забайкальского войска. Стали подтягивать к границе 30–ю пехотную дивизию и Кубанскую конную дивизию.
Для генерала Унгерна вся обстановка в Монголии с внешней стороны была как будто бы самая благоприятная, но ныне, по прошествии двух десятков лет, анализируя отношение монгол к Унгерну перед уходом его в пределы России для борьбы с большевиками, нужно признать, что хозяева страны — монголы — через четыре месяца полного владычества генерала над Монголией разочаровались в нем, и главные причины были следующие.
Правящий класс Монголии преследовал свои узко национальные цели. Для них было главным крепко забронироваться от векового врага — китайцев, изгнать их с территории Монголии, тогда как генерал Унгерн вел переписку с большими китайскими генералами и сановниками в Маньчжурии и Пекине. Монголы возмущались гуманным и покровительственным отношением Унгерна к пленным гаминам, часть их принял к себе на службу и заставил монгол плечо к плечу сражаться с ними за непонятные им идеалы. Они поняли, что Монголия для Унгерна недорога, а служит лишь средством и плацдармом для его личных целей.
Князья, чиновники, ламы и, говорят, сам Богдо-гэгэн испытывали животный страх при виде Унгерна и все лица, стоящие ниже Богдо-гэгэна, трепетали перед бароновским ташуром. Избегали видеться с ним, предпочитая вести все сношения с ним через Жамболона. Им была понятна смертная казнь за проступки, но непонятно и претило избиение нойонов ташуром, что противоречило основному принципу командования великого Чингисхана.
