«На свиданиях с Бакуниным, — пишет Ковалик, — решено было не оглашать его прикосновенности к русскому революционному делу. Руководители русской анархической партии должны были действовать от своего имени, а Бакунин оставаться негласным центром, подобно тому, как это было устроено в Италии и Испании».[518]
Однако массовые аресты среди народников в 1874 году не дали возможности осуществиться и этим планам.
Разногласия в «Русском братстве» начались, как говорили мы выше, вскоре после его образования.
Во время пребывания Михаила Александровича в Цюрихе отношения между братьями как-то сохранялись.
Работа, которой они были заняты в это время, состояла главным образом в издании материалов анархистского толка под названием «Историческое развитие Интернационала» и в ноябре книги Бакунина «Государственность и анархия». Но после отъезда Бакунина неурядицы возобновились с новой силой. Диктаторство Росса и доктринерская бескомпромиссность Ралли неуклонно вели к разрыву эту маленькую группу сторонников Бакунина. Последний пытался объяснить, уговорить, сгладить острые углы.
23 января писал он из Локарно Ралли: «Мой милый Руль, помни всегда, что в революции три четверти фантазии и только одна четверть действительности, или, другими словами, так как вижу отсюда, что ты уже насупился, читая эти первые строки, — жизнь всегда, мой друг, шире доктрины; жизнь никогда нельзя уложить в какую-нибудь доктрину, будь она даже столь всеобъемлюща, как наша анархия… Помни, друг мой, что успехи твои всегда будут неполны и пуританский ригоризм твоих принципов будет причиной не только твоего разрыва с Россом, но и потери тех немногих людей, с которыми можно дело делать… Конечно, без принципов и убеждений нельзя жить и работать, но не нужно забывать того, что они имеют только относительное значение и могут быть применены в известных пределах. На принципах выезжают только наивные люди, которые потому и погибают самым бесплодным образом для живого дела, они, друг мой, и есть то мясо живое, которое раздавливает тяжелая колесница истории. Мы же должны быть трезвыми революционерами, а потому и не должны принадлежать к этой категории людей».[519]
Но мудрые советы Бакунина не помогли. Разрыв между Россом, оставшимся с Бакуниным, с одной стороны, и Ралли, Гольстейном и Эльсницем, с другой, произошел летом 1873 года. Причины разрыва были мелочны, во всем инциденте преобладали взаимная неуступчивость, беспочвенные часто обвинения, интриги. Но так или иначе, а последняя ставка Бакунина на конкретное участие в русской пропаганде потерпела крах.
Не менее неудачными были и попытки Бакунина в 1872 году привлечь в «Альянс» поляков и других славян. Каждый раз Михаил Александрович приспосабливал отдельные пункты программы «Альянса» к той или иной национальной секции, но социалистический, анархистский смысл ее не менялся. Это последнее обстоятельство не могло увлечь националистически настроенную польскую эмиграцию.
Некоторую роль в неудаче этой попытки сыграло и то, что секретарем польского общества стал шпион и провокатор Адольф Стемпковский, выдавший вскоре Нечаева полиции и имевший главной целью своего пребывания в Цюрихе слежку за русской и польской эмиграцией.
При своей увлекающейся натуре, склонный искать положительные, а значит, по его разумению, революционные начала в каждом человеке, высказывавшем деловые революционные склонности, Бакунин, как мы видели выше, часто попадал впросак, включая агентов III отделения в свою орбиту. Так случилось и на этот раз.
Другие славяне, главным образом сербы, учившиеся в Цюрихе, были объединены Бакуниным в отделение «Альянса», принявшего название «славянский завес». Однако они, по словам Ралли, совсем не понимали сути программы и своих задач. «Может быть, ты и прав, — отвечал по этому поводу Бакунин, — хотя я видел наших сербов и вовсе не нахожу, что они так уж из рук вон плохи. Но, положим, что ты прав; так ведь других у нас пока нет, а на нет и суда нет… Секция славянская необходима нам, хотя и такая плохая, какая есть, так она может стать ядром для славянского нашего дела».[520]
Для грандиозных планов «Альянса», конечно, нужны были и славяне и русские, но с распадом «Русского братства» и отходом от бакунинских конспирации Ралли прекратил существование и «славянский завес». Все оставшиеся силы Бакунина отныне и до конца были отданы делам международным и прежде всего итальянским, но сил-то этих было уже не много.
Само постоянное местопребывание Бакунина — Локарно, расположенное в итальянской Швейцарии, было удобно для итальянских революционеров, постоянно наведывавшихся туда за советами и указаниями.
После отъезда семьи Михаил Александрович жил в одном доме с новым своим русским другом В. А. Зайцевым.
Варфоломей Александрович Зайцев — публицист, один из теоретиков русского нигилизма, еще в 1869 году выехал из России. Сначала он жил в Париже, затем в Италии. Вступив в Интернационал, он в 1870–1871 годах создал в Турине итальянскую секцию Международного товарищества рабочих. Осенью 1872 года переехал в Локарно, где и поселился вместе с Бакуниным. Однако бакунистом он не стал, так как скептически относился к революционным возможностям народа. Бакунин не принимал его всерьез как пропагандиста, но ценил его оригинальный ум, энергию, стремление к революционному делу.
Под диктовку Михаила Александровича писал Зайцев его воспоминания (судьба их осталась неизвестной), готовил книгу «Анархия по Прудону», которая должна была издаваться типографией «Братства», и, по свидетельству Ралли, печатал в русском легальном журнале «Испанские письма», сочиняя их, сидя в Локарно, по справочникам и другой литературе.
«— Где ты теперь, Зайцев? — кричит, бывало, Бакунин, стоя у дверей и обращаясь к жителю второго этажа.
— Я теперь приехал, Михаил Александрович, в Севилью и любуюсь красавицей gitano, которая танцует перед нами, путешественниками.
И Бакунин хохочет басом.
А то сойдет со своего этажа Зайцев к нам вниз… и рассказывает нам монотонным голосом, в нос, …„дела давно минувших дней“ писаревщины на Святой Руси»,[521] — писал Ралли, прогостивший как-то неделю у Михаила Александровича.
В январе 1873 года приехал к Бакунину и другой русский публицист, соратник Зайцева по «Русскому слову» — Николай Васильевич Соколов.
В противоположность другим русским, окружавшим Бакунина, как правило молодым, Соколов был человеком зрелого возраста, бурной биографии, сложившихся убеждений. В прошлом офицер, окончивший Академию Генерального штаба, он служил на Кавказе и в Восточной Сибири, писал публицистические статьи по экономическим вопросам для «Русского слова». Выйдя в 1863 году в отставку, он уехал за границу, где бывал и ранее (в 1860 году) у Герцена и Прудона. Пожив у Герцена, объехав еще ряд городов, он принялся за книгу «Социальная революция», которая была издана спустя несколько лет в Берне (1868). Работа эта носила анархистский характер, но была ближе к концепции Прудона, чем к системе взглядов Бакунина. Вернувшись в Россию, он написал еще одну книгу — «Отщепенцы», широко популярную среди молодежи впоследствии. 4 апреля 1866 года, в день выстрела Каракозова, он принес свою книгу в цензурный комитет, а спустя две недели был арестован.
