То, что Сталин особо выделил роль русского народа в военных действиях Советского Союза, впоследствии стало предметом обширных дискуссий, но в то время его слова не вызвали широкого обсуждения. Было самоочевидно, что русский народ в течение всей войны представлял собой надежный оплот советского государства, и публичное признание этого Сталиным было вполне в духе рассуждений о выдающихся личностных и политических качествах русского народа, которые велись еще в 1930-е гг. В пропаганде военных лет всегда эксплуатировалась тема как советского, так и русского патриотизма. В январе 1944 г. советское правительство утвердило новый текст государственного гимна (вместо коммунистического «Интернационала»), в котором ключевые строки были следующие:
«Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки великая Русь
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз».
24 июня на Красной площади прошел Парад Победы, который принимал Жуков верхом на коне. Сталин, стоя на трибуне мавзолея Ленина, наблюдал за тем, как перед ним складывали в одну большую кучу тысячи немецких военных знамен. Вечером того же дня Сталин устроил в Кремле торжественный ужин для 2500 генералов и офицеров, однако то, что он сказал им, стало для них немного неожиданным. В своем тосте, который был опубликован в газетах, Сталин превозносил не своих генералов, а миллионы простых людей, маленьких винтиков в огромной государственной машине, благодаря которым он и его маршалы одержали победу39.
В числе прочих лозунгов, которые выкрикивали толпы, собравшиеся у посольства США в День Победы, был лозунг «Ура Рузвельту!», однако президент скончался еще за месяц до этого. Гарриман позвонил Молотову, чтобы сообщить новость о смерти Рузвельта, ранним утром 13 апреля 1945 г. Молотов тут же отправился в американское посольство – было 3 часа утра, – чтобы выразить свои соболезнования. По словам Гарримана, Молотов, казалось, был «глубоко тронут и взволнован. Он задержался на некоторое время и говорил о том, какую роль сыграл президент Рузвельт в войне и строительстве планов на мирное время, о том, как его уважали маршал Сталин и весь русский народ, и какую ценность для маршала Сталина имел его приезд в Ялту». Что касается нового президента Гарри Трумэна, Молотов выразил доверие к нему, поскольку его выбрал вице-президентом Рузвельт. «Я никогда не слышал, чтобы Молотов говорил так убедительно», – признался Гарриман в телеграмме в Вашингтон40.
Чуть позже в тот же день Гарриман встретился со Сталиным. «Когда я вошел в кабинет маршала Сталина, я заметил, что он, по-видимому, сильно расстроен новостью о смерти президента Рузвельта. Он приветствовал меня молча, стоя пожал мне руку и не выпускал ее полминуты, прежде чем попросил меня присесть». Гарриман сказал Сталину, что пришел повидаться с ним, поскольку думал, что у главы СССР могут быть вопросы о ситуации в США после смерти Рузвельта. Сталин, однако, выразил уверенность в том, что политика США не изменится. «Президент Рузвельт умер, но его дело должно жить, – заявил Сталин. – Мы будем поддерживать президента Трумэна всеми нашими силами и всей нашей волей». В ответ Гарриман предложил Сталину, чтобы облегчить задачу Трумэна и успокоить американскую общественность, послать Молотова в США, чтобы он встретился с новым президентом и поприсутствовал на учредительной конференции Организации Объединенных Наций в Сан-Франциско. Это была личная инициатива Гарримана, однако Сталин сразу согласился послать Молотова в США, если поступит официальное приглашение41. Советский вариант записи этой беседы не сильно отличается от того, что пишет Гарриман, но в нем содержится еще одна важная деталь: Сталин конкретно спросил, стоит ли ожидать «смягчения» американской политики по отношению к Японии. Когда Гарриман ответил, что такое изменение политики совершенно исключено, Сталин сказал, что политика Советского Союза по отношению к Японии останется такой же, как и прежде – соответствующей соглашению, достигнутому на Ялтинской конференции42.
Сталин не ограничился выражением соболезнований в беседе с Гарриманом. В тот же день он отправил Трумэну послание, в котором выразил «глубокое соболезнование» по поводу смерти Рузвельта и свою уверенность в том, что сотрудничество военных лет будет продолжено в будущем43. По распоряжению Сталина московское радио передало личные соболезнования Элеоноре Рузвельт, в котором президент был назван «великим организатором миролюбивых наций против общего врага и вождем, который выступал за сохранение безопасности всего мира»44. 15 апреля в Москве была устроена гражданская панихида по Рузвельту, на которой присутствовали Молотов и все заместители комиссара иностранных дел (кроме Литвинова, который был болен), а также представители других правительственных министерств и вооруженных сил45.
Накануне поездки Молотова в Соединенные Штаты Андрей Громыко, посол Советского Союза в Вашингтоне, сообщил в телеграмме свою оценку деятельности нового президента. Он писал, что в США все считают, что Трумэн – сторонник рузвельтовского «нового курса», который намерен продолжать дело покойного президента во внутренней и внешней политике – в том числе сотрудничество с Советским Союзом. Однако заканчивал свою телеграмму Громыко предостережением: «Насколько он будет продолжать политику сотрудничества с Советским Союзом и до какой степени он будет подвержен влиянию изоляционистских антисоветских группировок, сложно сказать в данный момент». Это был вопрос, заключал Громыко, который должны были прояснить предстоящие переговоры Молотова с Трумэном46.
В Соединенных Штатах у Молотова было две встречи с Трумэном, 22 и 23 апреля. С этим первым знакомством Трумэна и Молотова связана широко известная история. Если верить мемуарам Трумэна, опубликованным в 1955 г., в конце второй встречи Молотов выпалил: «Так со мной никогда в жизни не разговаривали». На что Трумэн якобы ответил: «Выполняйте свои договоры, и с вами не будут так разговаривать». Впрочем, ни в американской, ни в советской версии записи переговоров Молотова с Трумэном нет упоминаний об этой короткой перепалке47. По-видимому, Трумэн решил приправить свои мемуары деталями в духе «холодной войны», чтобы показать, что он с самого начала своего президентского правления занимал жесткую позицию по отношению к русским. Возможно также, что первоисточником этого разговора с Молотовым были не мемуары Трумэна, а появившиеся в прессе слухи о том, что якобы произошло во время их встречи. Как писал в 1952 г. Карл Марзани в своей книге об истоках «холодной войны», «в Вашингтоне ходили слухи, что Молотов поссорился с Трумэном. По словам иностранного корреспондента Эдгара А. Моурера, Молотов сказал: “Со мной никто раньше так не разговаривал”»48.
