Накануне вечером «Виктория» шла курсом, параллельным французам, милях в двадцати от них, так чтобы не насторожить де Вильнева и не заставить его вернуться в порт. Но 21 октября, в четыре утра, Нельсон неожиданно приказал изменить направление и повернул навстречу противнику. Едва небо немного посветлело и стали видны сигналы, Нельсон скомандовал всем кораблям занять место в боевом строю. После чего англичане двумя колоннами, во главе с «Викторией» и «Монархом», медленно двинулись вперед.
Оставалось еще немного времени для личных дел, и Нельсон попросил Харди и Блэквуда, прибывшего с «Юра-лиса», спуститься к нему в каюту. Здесь он предложил их вниманию и попросил засвидетельствовать своими подписями следующий документ:
«21 октября 1805 года. Дано в виду объединенного флота Франции и Испании. Расстояние — около десяти миль.
Имея в виду важные услуги…оказанные нашему королю и стране в Неаполе и впоследствии преумноженные… Эммой Гамильтон, вдовой Достойного и Достопочтенного сэра Уильяма Гамильтона и, насколько мне известно, не отмеченные никаким вознаграждением со стороны нашего короля и страны… Будь у меня самого возможность оценить их службу, я бы ни в коем случае не стал апеллировать к своей стране. Но поскольку такой возможности у меня нет, я оставляю Эмму, леди Гамильтон, на попечение моего короля и страны в надежде, что они обеспечат ей достойное существование, соответствующее ее рангу. Вверяю я также стране мою приемную дочь Горацию Томпсон Нельсон… желая, дабы впредь она называлась только Нельсон.
И это единственная милость, о которой я прошу моего короля и страну накануне сражения во имя их чести и славы. Да благословит Господь моего короля, мою страну и всех тех, кто мне дорог. Само собой разумеется, они наверняка будут обеспечены всем необходимым».
Заверив подпись Нельсона, Харди и Блэквуд вернулись вместе с ним на верхнюю палубу и начали обход боевых постов. Им показалось, он пребывал «в превосходном расположении духа». Нельсон обменивался солеными репликами с офицерами и матросами, говорил о грядущей победе, вообще излучал жизнерадостность и веселье, как и накануне, когда небрежно толковал о том, что, глядишь, в очередном сражении потеряет ногу, а если убьют, флотская профессия будет овеяна ореолом такой славы, что его примеру захотят последовать все. Нельсон осведомился у Блэквуда, сколько вражеских кораблей он хотел бы захватить в плен. Лично он, Нельсон, не удовлетворится менее чем двадцатью. По мнению Блэквуда, и четырнадцать явились бы превосходным результатом.
С приближением к противнику задул легкий бриз, паруса надулись, оркестр заиграл маршевую музыку. Всю складную мебель свернули или унесли вниз, матросам, убирающим адмиральскую каюту, было велено с особым вниманием отнестись к портрету леди Гамильтон. «Смотрите, с моим ангелом-хранителем ничего не должно случиться», — строго наказывал Нельсон.
Чуть позже, продолжая кружить по палубе, он остановится подле матроса, наносящего очередную зарубку на орудийный лафет. Матрос пояснил: прежние — знаки уже одержанных англичанами побед, а сейчас он делает новую на случай, если будет убит в бою. «Ничего, успеешь еще пометить вражеские пушки», — заметил адмирал.
Закончив обход, Нельсон в последний раз спустился к себе в каюту. Здесь было пусто — стол и стулья унесли в трюм. Нельсон опустился на голые доски и, стоя на коленях, принялся записывать новую молитву, сочиненную им в это утро:
«Да пошлет Всемогущий Бог, Которому я поклоняюсь, большую и славную победу моей стране и во благо всей Европы; и пусть ничей промах ей не помешает; и пусть после Победы над Британским флотом воссияет дух человечности. Я предаю свою жизнь Тому, Кто меня сотворил, и да благословит Он мое стремление честно служить своей Родине. Ему я предаю себя, Ему и делу справедливости, которое мне доверено защищать. Аминь, аминь, аминь».
Когда командир сигнальщиков лейтенант Джон Паско спустился в каюту к Нельсону поговорить о каком-то личном деле, адмирал все еще стоял на коленях. «Разумеется, я не вымолвил ни слова, не смея отвлекать его и терпеливо выжидая, пока он поднимется», — записывал впоследствии Паско. Решив в конце концов «не досаждать ему своими заботами», лейтенант вернулся на корму, где вскоре появился и адмирал. По дороге он перекинулся парой слов с Генри Блэквудом. «Позабавлю-ка я людей каким-нибудь сигналом, — сказал он. — Или, вы считаете, нет нужды?» Действительно, именно так Блэквуд и считал — к тому моменту капитаны всех судов уже прекрасно знали поставленные перед ними задачи.
«Мистер Паско, — заговорил тем не менее Нельсон, — вот что я хочу сказать всем: Англия верит — каждый выполнит свой долг. Передавайте, да поживее, — добавил он, — так как мне предстоит передать еще один сигнал — к бою».
Паско оказался в непростом положении. Слова «верит» в кодовом перечне нет, придется передавать буква за буквой. Он спросил адмирала, нельзя ли заменить это слово на другое — «рассчитывает», оно передается с помощью поднятого флажка.
— Годится, — бросил Нельсон. — Действуйте.
Согласно одному из свидетельств, сигнал встретили троекратным «Ура!» на каждом корабле. Капитан Блэквуд утверждает — переданные слова восприняли «поистине восторженно». Самым трезвым оказался отклик Коллингвуда: «О чем там Нельсон сигналит? — сварливо осведомился он. — Мы и без него знаем, что делать».
На самой «Виктории» реакция оказалась примерно такой же. «Иные просто что-то проворчали, — свидетельствует лейтенант — командир взвода морской пехоты, — другие открыто выражали недоумение: «Выполнит свой долг!» Разумеется, мы выполним свой долг. Лично я всегда выполнял свой, а ты разве нет? Тем не менее, — заключает лейтенант, — все прокричали «Ура!» — думаю, больше из любви и почтения к адмиралу, чем в ответ на сам сигнал».
Матросы — американцы, немцы, голландцы, швейцарцы, даже испанцы и французы на английской службе, — были в большинстве своем раздеты до пояса, на головах косынки, чтобы пот глаза не заливал, в ушах вата, дабы не оглохнуть от канонады. Иные натачивали кортики, кое-кто, с удивлением отмечает лейтенант — морской пехотинец, отплясывали хорнпайп[59].
Доктор, не таким уж большим грешником я и был
Два флота разделяли теперь менее трех миль глубокой голубой воды, и демонстративное присутствие Нельсона на полуюте и квартердеке «Виктории» все больше и больше беспокоило его офицеров. Битти так и не удалось поговорить с ним насчет сверкающих на мундире звезд, остальные офицеры, чьего присутствия на квартердеке не требовалось, разошлись по боевым постам. Битти тоже удалился, и тогда Харди сам решил сказать Нельсону, что, как только корабли сойдутся на расстояние мушкетного выстрела, награды сделают адмирала заманчивой и легкой мишенью для снайперов противника. Да, ответил Нельсон, но сейчас уже слишком поздно переодеваться. К тому же «(он) и не боится показывать врагу боевые награды».
