При этом «Толстопузый» хотел не просто власти, а неограниченной власти – той, которой обладал великий Столыпин.
«Хвостов убеждал Распутина, что должность премьера надо объединить с портфелем министра внутренних дел… ибо премьер без этого портфеля – ничто… „кот без яиц“… Распутин по своему обыкновению на все это определенного ответа не дал… будучи человеком хитрым… отделывался односложными ответами».
Но мужик и сам понимал: старику премьеру нужно уходить. И поговорил с «мамой»…
«6 ноября… Знаешь что, дружок, Он думает, что мне лучше теперь повидать старика и осторожно ему все сказать (ведь если Дума его ошикает, что можно будет сделать?)… Лучше ему уйти по твоему же желанию, чем вследствие скандала».
Но кого назначить? Она не знала. И опять пришло время «Нашего Друга»… Нет, он вовсе не собирался рекомендовать Хвостова – тот был слишком коварен и глуп. Нужен был совершенно другой, новый человек – которого примут и «наши», и Дума. Вот когда сказалось отсутствие знавшего всех и вся князя Андроникова! И Распутину, видимо, пришлось обсуждать возможные кандидатуры с «мозговым центром» (Симанович, Рубинштейн, Манасевич-Мануйлов).
Между тем сессия Думы приближалась. Новый премьер был пока не найден – приходилось спасать старого. Но для этого царю следовало сделать шаг к примирению с Думой. И мужик снова предложил свой великий ход – царю нужно явиться в Думу.
Николай был склонен принять предложение, но гордая Аликс относилась к нему весьма прохладно. Однако «Наш Друг» все ей объяснил… И 13 ноября царь, к своему изумлению, получил от нее такое письмо: «Если бы ты мог появиться и сказать несколько слов, совершенно неожиданно, в Думе (как ты это полагал), что это могло бы… стать блестящим выходом из положения… После этого старику стало бы легче».
Но Распутин понимал: так долго продолжаться не может. Так что надо было спешно найти нового премьера…
Пока шли поиски премьера, Аликс вновь пришлось заняться церковью.
Флегматичный барин Волжин, назначенный в Синод вместо Самарина, разочаровал царицу. Он вдруг повел себя независимо: попытался осуществить то, на чем сломал себе шею его предшественник, – отправить на покой Варнаву, о котором уже заговорили в Думе. Но она не отдала одного из «наших»…
«11 ноября… Тебе следует сделать Волжину хорошую головомойку… он слаб и напуган… Когда ты увидишь его, объясни ему, что он служит прежде всего тебе и церкви, и что это не касается ни общества, ни Думы».
В то же время в «царскосельском кабинете» возникла идея о назначении скандально известного Питирима Петроградским митрополитом. И Аликс снова привычно нажала на Ники.
«12 ноября… Душка, я забыла рассказать тебе о Питириме, экзархе Грузии… он человек достойный и „великий молитвенник“, как говорит Наш Друг. Он предвидит ужас Волжина… но Он просит тебя быть твердым, так как Питирим – единственный подходящий человек… Было бы очень хорошо, если бы ты это сделал тотчас по приезде, чтобы предупредить всякие разговоры, просьбы Эллы…»
Завершала букет государственных предложений еще одна идея «Нашего Друга»: «Он просит тебя немедленно назначить Жевахова помощником Волжина… возраст ничего не значит, он в совершенстве знает церковные дела. Это твое желание, ты – повелитель…»
Князь Жевахов – тот самый молодой человек, который стоял на снимке среди поклонников Распутина. Он был маленьким чиновником в Государственном Совете, но «Наш Друг» сразу его отметил. По слухам, Жевахов тоже принадлежал к «сексуальному меньшинству», что было пагубно для церковной карьеры, однако Распутин начал его выдвигать и вскоре ввел во дворец. И вот уже скромный чиновник по поручению царицы едет в Белгород «для устройства раки мощей святителя Иоасафа».
Волжин отказался взять Жевахова в помощники. Тогда для князя специально создали должность «второго товарища» обер-прокурора. А потом первого выгнали, и Жевахов стал единственным…
В конце 1915 года Питирим стал митрополитом Петроградским и Ладожским, главным из церковных иерархов – «Первоприсутствующим в Синоде». Он поселился в знаменитой Александро-Невской лавре.
А в начале следующего года потерял свое место строптивый Волжин. Вместо него обер-прокурором стал безгласный, «послушливый» Николай Раев – бывший скромный директор Высших женских курсов.
Переворот завершился. Послушный Синод был создан. И скоро Аликс напишет царю: «20 сентября 1916… Представь, Синод хочет поднести мне грамоту и икону (вероятно, за мой уход за ранеными)… ты себе представляешь меня, бедную, принимающей их всех? Со времен Екатерины ни одна императрица не принимала их одна… Гр‹игорий› в восторге от этого (я не разделяю Его радости), но странно, разве это не меня они постоянно так боялись и осуждали?»
Императрица заслужила награду от нового послушного Синода – ведь она создала его сама… вместе с «Нашим Другом».
Заканчивался 1915 год. Слухи о могуществе Распутина окончательно обросли всевозможными мифами. Он уже давно превратился в глазах жителей столицы в культовую фигуру.
В то время около него появляется скучающая богачка Лидия Базилевская. 28-летняя дочь генерал-лейтенанта, высокая разведенная брюнетка тотчас попала в донесения агентов: «В час ночи пришел пьяный домой… и неизвестный офицер с дамой. Сюда же пришла Базилевская… пробыли до 4 утра».
Певица Беллинг вспоминала: «Это было в ноябре месяце 1915 года, в шесть часов вечера… Одна моя знакомая, Л. П. Б-ая (Лидия Платоновна Базилевская. – Э. Р.)… о которой я знала… только то, что она занимается „благотворительностью“, правда больше крикливой… позвонила мне по телефону: „Милая, приезжайте немедленно ко мне!“… „А что такое?“ – спросила я, крайне удивленная ее просьбой. „У меня сейчас одно очень важное лицо, которое вами заинтересовалось по вашей фотографии и требует вашего немедленного приезда“. Голос у Л. П. Б-ой был крайне нетерпеливый и взволнованный… „Требует? – переспросила я. – Это кто же? Министр какой-нибудь?“ – „Выше!“ – получила я в ответ. „Ну, великий князь?“ – „Выше!“ – услышала я безнадежный стон Л. П. Б-ой, очевидно возмущенной моей недогадливостью. Меня взяло неописуемое любопытство. Что же это за тип? „Требует“ – и выше всего существующего „высокого“ в нашем понятии… Я поехала и, должна сознаться, подгоняла извозчика от нетерпения. Когда я вошла в переднюю, ко мне вышла взволнованная, раскрасневшаяся Л. П. Б-ая и торопливо сама стала мне помогать стаскивать шубу, даже калоши… „Руку не забудьте поцеловать… он любит“, – шепотом сообщила мне Л. П. Б-ая. „Какая гадость! – подумала я, сразу разочаровавшись. – Поп!“… Л. П. Б-ая втолкнула меня в соседнюю комнату, оказавшуюся нарядной светлой спальней, с красивыми зеркалами, креслицами и кружевными подушками. Сидело несколько дам и два-три мужчины. Меня неприятно скорчило от пытливо уставившихся в меня серых, глубоких, небольших и некрасивых глаз… Растрепанный, в чудной шелковой сиреневой рубахе, в высоких сапогах и с неопрятной бородой, он показался мне знакомым, и я бессознательно поняла, что это Распутин».
