Выполняя столь непредусмотрительно данное мною обещание, я не прибавлю к этим строкам ни одного факта, касающегося нынешней ситуации, — но сколько всего, чего, я уверен, не знают в Париже, но о чем стоило бы рассказать!
Могу вас заверить, что совершенное на Ленина покушение скорее укрепит, чем сломит русскую революцию. Советы никогда не были так крепки, как теперь.
Я всегда полагал, глубоко восхищаясь удивительной революционной силой большевиков, что их дело, даже если оно не будет завершено, станет исключительным примером, плодотворным опытом, из которого международный социализм во многом извлечет для себя пользу. Уже только поэтому Ленин и Троцкий имели бы право на нашу признательность, а их время должно считаться в Истории великим временем Русской революции.
Между тем вы знаете, с какими оговорками я излагал их тактику, как скептически я оценивал последствия грандиозного переворота, предпринятого ими с тем, чтобы не только свергнуть, но и уничтожить старую государственную, бюрократическую и военную машину, организовать пролетариат в правящий класс, покончить с чисто ораторским и бесплодным парламентаризмом и заменить его народными и действительными представительскими институтами, вырвать у капитализма и отдать коллективу все средства производства, одним словом, упразднить режим распоряжения людьми и установить вместо него режим управления вещами. Сегодня я прихожу к мысли, что Ленин и Троцкий смотрели дальше, чем мы, социалисты-оппортунисты и примиренцы, что они были более реалистами, более внимательными, чем мы, последователями и проводниками марксизма.
Похоже, упрямые факты уже подтверждают их правоту.
На страшных руинах, нагроможденных десятью месяцами методического разрушения буржуазных социальных форм, начинают и впрямь проявляться мощные ростки нового мироустройства, которому, должно быть, потребуются еще годы, чтобы принести свои плоды. Но уже то, что осуществлено во всех областях — административной, военной, экономической, — громадно. Было бы бессмысленно и бесчестно это отрицать.
Если бы Советы не были с севера, востока, юга и запада столь безжалостно окружены силами германо-франко-англо-японского империализма, если бы они не были отрезаны от своих житниц, промышленных центров, рудников и угольных шахт, от своей нефти, если бы они не были разорены, доведены до голода, изранены заграницей, если бы им нужно было бороться только против русской буржуазии, против политического и экономического саботажа, организованного контрреволюцией, кто знает, не преодолели бы они победно уже теперь первые этапы коммунистического устройства?
Блестящие победы, одержанные нашими достойными восхищения пуалю на Западном фронте, бесспорно облегчили начало выполнения большевистской программы, уменьшив германский нажим, первое препятствие для ее осуществления.
По мере того, как будут множиться наши победы, социализация России будет становиться все более глубокой, за репрессиями последует более грозное восстание народных масс в стане противника, европейские народы обратят свой взор к более чистому и братскому демократическому идеалу. Тем самым тяжелый урок может обернуться нам во благо. Как мы и предупреждали в 1914 г., война убьет войну и с ней империализм и капиталистические реакционные силы. Так человечество радостно проснется после терзавшего его четыре долгих года кровавого кошмара.
Станет ли вчерашняя мечта завтра реальностью? У меня появляется надежда. Да будет так!
Сердечно преданный вам.
Москва. 17 янв.
г-ну Жану Лонге, депутату,
редактору «Попюлер»,
Париж.
Дорогой друг,
Уже более трех недель я прикован к постели чем-то похожим на тиф. Подавленный, без сил, опустошенный. И все же хочу воспользоваться отъездом части Французской военной миссии и делегации из трех советских товарищей, которые едут во Францию вести переговоры о возвращении русских солдат, чтобы попытаться послать вам несколько слов. Заранее прошу вас извинить невразумительность строк, которые вы прочтете. Их диктует больной.
Прежде всего вопрос личный.
Большинство возвращающихся во Францию офицеров миссии только что отбыли по три месяца в московских тюрьмах, где находились по подозрению в шпионаже, к тому же с полным основанием. Они сами не однажды признавались, что сто раз заслужили расстрел. Действительно, они осуществляли здесь самую грязную полицейскую работу, саботаж, провокации, контрреволюцию. Почти все они ярые реакционеры, ненавидящие не только Революцию, но и демократию.
Все эти люди знают, что, когда я вернусь во Францию, — если временам угодно, чтобы я вернулся при коллективистском или даже революционном правительстве, — правда, которую я открою об их делах в России, вызовет скандал, наверняка чрезвычайно опасный для них. Они решили помешать моему возвращению любыми способами. Сначала они попытались меня убрать. Но я был вовремя предупрежден, и от убийства, которое могло обернуться неприятными последствиями, отказались.
Теперь планируется убийство по закону, то есть суд. Против меня стряпают неведомо какие грязные интриги. Меня можно было бы по праву обвинить в том, что я вел здесь революционную, интернационалистскую деятельность, даже большевистскую агитацию. Я и не подумал бы отвергать эти обвинения. Но чтобы сильнее дискредитировать идеи, эти господа, следуя испытанному методу, в первую очередь стараются утопить человека в клевете. Друзья сообщают, что меня стараются выставить во Франции как человека, воспользовавшегося своими связями с большевиками для того, чтобы подло расправиться со своими товарищами. Эта провокация, как говорят, уже подготовлена, и по прибытии во Францию я буду аккуратно и тихо пущен ко дну.
Против подобной кампании я и прошу вас защитить меня в мое отсутствие. Вы можете смело браться за это дело, на этом поле боя я неуязвим. Мои начальники не решатся в ответах отрицать те важные заслуги, которые у меня, по их собственным неоднократным признаниям, есть перед Францией.
В том же Париже десять свидетелей мигом откликнутся на ваш призыв и расскажут о той помощи, которую я не переставал оказывать здесь своим товарищам и соотечественникам. Несмотря на презрение и отвращение, которое я питаю к офицерам-контрреволюционерам, принятым Россией и предавшим Россию, я никогда ничего не совершал против них, но не один раз их спасал.
Все это они знают. Они прекрасно знают, что именно я и я один больше чем на месяц оттянул их арест, и еще больше — суд над ними, то есть вынесение приговора и расстрел, что это я, наконец, посоветовал на днях моим друзьям в Комиссариате по иностранным делам их освободить и вышвырнуть во Францию.
