Нина работала дизайнером и одновремененно ответственным секретарем в еще одном русском еженедельнике (а было их в Нью-Йорке с дюжину), филиальчике крупного московского издания, которое отмывало таким образом деньги, что было в порядке вещей: не пойман — не вор. Еженедельник был на порядок выше бруклинской стенгазеты, но когда ему — кстати, через Нину — предложили к ним перейти, он отказался, предпочтя более высокий гонорар более высокому престижу. Можно было, конечно, поторговаться, но была еще одна причина, почему он отказался: не хотел подводить менеджера еженедельника, которая к нему не ровно дышала и даже были поползновения с ее стороны, вполне ничего, молоденькая, но он к тому времени уже увяз в своих отношениях с Ниной. Хоть нью-йоркское русскоязычное коммюнити и разрослось в последние годы, достигнув чуть ли не полуторамиллионной отметки, но в журналистском мире все друг друга знали, и романы в основном завязывались в его пределах — то, что Довлатов в свое время называл «перекрестным сексом», и он очень боялся, что в конце концов просочатся и слухи об их с Ниной связи.
Он позвонил редактору своего еженедельника, получила ли она статью, но секретарша сказала, что у той люди.
— А я что, не человек? — пошутил он. — Передайте ей, что статью я отослал.
Сбегать, что ли, за водкой? Но хоть жажда его и мучила, он боялся пропустить Нинин звонок. Они никогда не сговаривались на точное время, но самое удобное сейчас, когда муж ведет свою популярнейшую в городе телепередачу. Среди русскоязычников, само собой. Поэтому он отшил случайного знакомого, который хотел поделиться с ним о только что вышедшей книге Владимира Соловьева «Post mortem» и сказал, что это убийство поэта. Тем более на прошлой неделе он брал у автора интервью — Соловьев всячески открещивался от героя, доказывая, что его книга не о Бродском, а о человеке, похожем на Бродского.
— Вы боитесь юридической ответственности? — был вопрос из Чикаго.
— Литература — это прием, — уклонился Соловьев от прямого ответа. — Писать о самом Бродском — это прямоговорение, и уже потому хотя бы не в кайф.
Нине роман Соловьева не понравился: бьет на сенсацию, сказала она. Как там в Москве и Питере, а здесь роман стал событием в безлитературной жизни.
Он все-таки включил автоответчик и сбегал за водярой — пил ежедневно, но в запой не ударялся, хотя и был соблазн в последнее время: из-за неопределенности их с Ниной отношений. Хотя куда определенней! Но это физически, а в смысле устойчивости и продолжительности? Почему-то матримониальный вариант казался ему своего рода гарантом их любовной связи. Вот сегодня с ней и поговорю, решил он.
На автоответчике мигал зеленый огонек, и по закону подлости это оказалась как раз Нина:
— Жаль, что тебя нет. Но сегодня ничего не получится. Так что не звони мне, пожалуйста.
Он тут же набрал ее — ему повезло, застал на выходе — и начал уламывать встретиться.
— На нейтральной территории, — было ее условием.
Сговорились в «Старбаксе» — как раз на полпути между ее и его домом. Ясное дело, не в русской забегаловке, где их могли застукать — благодаря ТВ, он лицо узнаваемое. Для храбрости он опрокинул полстакана: сейчас или никогда! Дождь все еще шел, но уже вполсилы. Поэтому отправился пешком — десять минут ходьбы. Ну и душегубка — в отличие от московских, нью-йоркские дожди не приносили свежести и облегчения. Какое-то шестое чувство — «инстинкт пророчески слепой» — подсказывало ему, что сегодня не тот день для выяснения отношений, а тем более для таких крупных объяснений, как он задумал, но и тянуть было дальше некуда, тем более странно, что Нина настояла на нейтральной территории, а не пришла к нему, пользуясь отлучкой мужа, который наверняка задержится после передачи. Поговаривали о его романе с гримершей, Нину он спросить постеснялся, да и откуда ей знать. Если бы знала или подозревала, ему было бы очень кстати ввиду предстоящего разговора.
Нина уже ждала его — прекрасная, как всегда. Макияжем не пользовалась, русые с рыжезной волосы чуть вились, зеленые глаза под темным разлетом бровей, летние веснушки на слегка курносом носу, губы детские, слегка припухшие, сочетание невинности и чувственности. К черту все эти описания:
Все, что пришлось мне пропустить,
Я вас прошу вообразить.
Он знал Нинино лицо назубок, но никогда не мог на него насмотреться. Да и времени всегда было в обрез — не до осмотров. А ее маленькая, сводящая с ума грудь с розовыми сосками! Он набрасывался на нее, как с голодного края, ненавидя кондомы — хоть бы раз напрямую соприкоснуться с ее узким, нерожалым влагалищем. Он жадно обцеловывал ее там, всасывался как можно глубже, мечтая всадить свой истосковавшийся член без резинки, — и ни разу, никогда, ни одного минета в ответ. И слава богу — он был бы потрясен, случись такое. Неужели и муж касается ее укромностей губами? Он никак не мог представить, что их с мужем связывает: ее, самую тонкую женщину на свете, и того — болтушку, пошляка, анекдотчика. Единственное, что он однажды позволил себе спросить, спят ли они вместе или раздельно. Нина странно на него посмотрела и ответила нехотя:
— У каждого своя комната. — И добавила: — Если тебя это интересует, пока у нас с тобой, мы с Толей не спим. Да ему особенно и не надо.
В душе он ликовал: она своего Толю не любит! Да и тот к ней ровно дышит. Все, что их связывает, — брачные узы десятилетней давности. А это скорее расхолаживает, чем возбуждает. Сама Нина — не нимфоманка. К тому же у него любовница — вряд ли он часто впаривает жене. А если у них давно забуксовало и они на грани развода?
— А ты знаешь, что у него интрижка на стороне?
Пусть подловато, но он не давал ее Толе обет молчания.
— Догадываюсь, — усмехнулась Нина. — А что, это уже повсеместно известно?
— Слухами земля полнится.
И все равно сегодня не тот день, чтобы решать что-нибудь серьезное. Желая большего, можно потерять что имеешь. Но и удержаться он уже не мог: сейчас или никогда!
И он выпалил ей свое предложение: оставить мужа и выйти за него.
— Ты с ума сошел! — рассмеялась Нина. — А я, наоборот, хотела тебе сказать, что пора нам кончать эту бодягу. Как выяснилось, адюльтер — не мой жанр. Ни романов не хочу, а уж тем более второго замужества. Знаешь ведь, второй брак — это победа надежды над здравым смыслом. Где гарантия, что он будет удачнее первого?
— Гарантом — моя любовь, — полушутя-полусерьезно сказал он.
— Это мы уже проходили, — цинично ответила Нина. — Ты думаешь, пошла бы я замуж, если бы мне то же самое не говорил Толя? — И немного грустно: — Все, наверное, упирается в меня. Одной любви для брака недостаточно. Получается улица с односторонним движением.
