Шапи Казиев - Имам Шамиль

Шамиль видел, сколько уважения и почестей оказывал ему император, но не понимал, почему он не хочет отпустить его в хадж, хотя Барятинский обещал ему это еще в Гунибе. Царское «со временем» таило в себе какую-то недосказанность. Магомед-Шапи, знавший настроения при дворе, предположил, что царь и его главные советники опасаются, что Шамиль не вернется обратно. Было ясно, что ни Россия, ни Турция не удовлетворены положением, создавшимся после Крымской войны, и непременно начнут новую. В такой ситуации было бы естественным попытаться сделать Шамиля или хотя бы его славу одним из главных знамен османского войска. Тем более что в Турции теперь так много бывших сподвижников имама.

Нынешний статус Шамиля как почетного, но все же военнопленного, оставлял мало надежд на скорое разрешение его чаяний. В том же положении оставался и Магомед-Шапи, чье продвижение по службе могло бы быть более успешным, если бы… Магомед-Шапи не решался сказать отцу все, что думал, но Шамиль и сам уже понял, какой шаг следует предпринять.

Благородство Шамиля и верность его данному слову вошли в притчу. И если бы Шамиль стал теперь российским подданным, приняв соответствующую присягу, даже его открытые недруги не смогли бы предположить, что он сможет изменить данному слову. Возможно, тогда и царь посмотрел бы на дело иначе и без опасений отпустил бы его для исполнения священного долга мусульманина.

Когда Шамиль поделился своими мыслями с Щукиным и Чичаговым, те горячо его поддержали и вызвались быть ходатаями в исполнении его желаний.

Письмо Шамиля Александру II о намерении войти в российское гражданство произвело в Петербурге большое впечатление. Царя в то время не было в столице, и в переписку с Шамилем вступил военный министр Милютин, сообщивший о согласии императора принять Шамиля и его семейство в число своих подданных.

Вскоре последовало приглашение Шамиля на свадьбу престолонаследника великого князя Александра Александровича. На торжествах Шамиль выступил с речью, а затем имел встречу с императором, который обещал вскоре исполнить желание имама. Когда же речь зашла о подарке по случаю вступления Шамиля в российское гражданство, то Шамиль сказал, что ничего более не желает, как совершить предписанный Богом хадж.

Александр был осведомлен об ухудшении здоровья Шамиля и, по ходатайству Барятинского, обещал подумать о переселении его из Калуги в более теплое место, чтобы поправить здоровье перед дальним путешествием.

26 августа 1866 года в зале Калужского губернского дворянского собрания состоялась торжественная церемония принятия Шамилем и его сыновьями Гази-Магомедом и Магомед-Шапи присяги на верноподданство России.

«Беру на себя точно исполнить все поименованные обязательства,— заявил Шамиль,— и прошу Бога всемогущего, да дарует мне телесную и душевную возможность сдержать данную мною клятву. Для сего кладу с благоговением на святой Коран поцелуй мой, как печать сей своей клятвы».

С ответной речью выступил предводитель калужского дворянства Щукин, сказавший, что Шамиль был побежден не столько оружием, сколько любовью. «О превосходный и совершенный имам! — сказал в заключение Щукин.— Поздравляю тебя и твоих детей и желаю вам всякого добра от Аллаха Всевышнего и от людей. Он — владыка, оказывающий содействие. Аминь».

Фотограф Гольдберг постарался запечатлеть знаменательное событие. Но важных особ прибыло так много, что ему пришлось сфотографировать всех по отдельности, а затем уже составить из них несколько рядов позади главного снимка, на котором были изображены Шамиль с сыновьями и Щукин с другими губернскими начальниками.

Совсем немного не дожил до этого дня губернатор Чичагов, проявлявший к Шамилю самое дружеское участие. Он умер от «казенного» тифа, которым заразился при посещении солдатского госпиталя.

Калуга с сожалением расставалась с имамом, который завоевал сердца калужан и сделался главной местной достопримечательностью.

Барятинский, по просьбе имама, хлопотал о назначении новым местом жительства Казань, но царь выбрал Киев. Узнав, что путь в Мекку ближе через Киев, чем через Казань, Шамиль согласился.

В ноябре 1868 года, после долгих приготовлений и чиновничьих хлопот, Шамиль покидал Калугу. Перед самым отъездом он посетил семейное кладбище, на котором было упокоено 17 человек из дома Шамиля. Это кладбище находилось за городом, у Лаврентьевской рощи, и было обнесено оградой.

На железнодорожном вокзале Шамиля провожали губернские начальники, делегация дворянства во главе с Щукиным и множество калужан. Отдельной толпой стояли нищие, которым Шамиль велел раздать последнюю милостыню.

Фотограф Гольдберг, составивший на портретах Шамиля немалое состояние, так расчувствовался, что выпил лишнего и забыл свою треногу в привокзальном буфете.

В начале декабря Шамиль с семейством прибыл в Киев. Попечительство над Шамилем было поручено военному коменданту города генерал-лейтенанту Новицкому. Милютин направил ему и секретную инструкцию «О порядке надзора за Шамилем», которую 8 октября утвердил сам Александр II.

Первый пункт инструкции гласил: «Правительство, вверяя киевскому коменданту надзор за Шамилем, возлагает на него также обязанность ограждать его от всего, что может отягощать его положение, и в уважительных просьбах быть за него ходатаем». За Шамилем сохранялся «присмотр постоянный, но для него не стеснительный», сохранялось также повышенное содержание (15 тысяч рублей в год) и выделялись средства на другие нужды, включая наем летней дачи. В целом, это была уже не столько инструкция, сколько руководство по тактичному обращению с Шамилем. Про 30 километров в округе, дозволенных для поездок Шамиля, уже не было и речи.

Шамилю отвели часть дома на Крепостной улице. Дом тут же окружила публика, желавшая увидеть знаменитого имама и засвидетельствовать ему свое почтение.

Власти принимали Шамиля с почетом, как и в других городах. Газеты публиковали мемуары из истории Кавказской войны, а разночинцы бросали в экипажи, на которых ездил Шамиль, тетради с переписанной поэмой Т. Шевченко «Кавказ». Ссыльные горцы приходили навестить Шамиля и совершали с ним пятничные намазы.

Киев, «матерь городов русских», стоявший на пути «из варяг в греки», был третьим по величине после Москвы и Петербурга, и здесь было много замечательного. Шамиль осмотрел Софийский собор и Киево-Печерскую лавру, катакомбы которой напомнили ему подземные укрепления в Ахульго. Больше всего ему нравилось спускаться к Днепру. Здесь Шамиль задерживался надолго, провожая взглядом плывущие вниз по течению пароходы. Он знал, что пароходы эти плывут до Одессы, а затем могут добраться морем и до Стамбула, через который лежал путь в Мекку.