К первому, высшему разряду, относились воспитательное общество благородных девиц, Санкт-Петербургское и Московское училища ордена св. Екатерины, Патриотический институт, а также институты Харьковский, Одесский, Киевский, Казанский Байроновский, Белостокский, Закавказский, Полтавский, Александрийский в Тамбове, Александрийский в Новой Александрии, Нижегородский, Саратовский и Донской Мариинские, Могилевский и Симбирский. Отнесенные к первому разряду Томский Мариинский, Орловский Александринский и Виленский институты только предполагалось открыть.
К заведениям второго разряда отнесли Павловский институт, Санкт-Петербургское и Мсковское Александровские училища (бывшие мещанские), пансион при Николаевском сиротском институте в Гатчине, институт восточной Сибири, Астраханский и Керченский Куликовский институты, оренбургское училище и Киевское училище графини Левашевой. Ко второму разряду было также отнесено проектировавшееся, но не созданное женское училище для дочерей моряков Черноморского флота.
К третьему, низшему разряду, относились училища солдатских дочерей № 1 и № 2 полков лейб-гвардии, николаевское и севастопольское училища для дочерей нижних чинов Черноморского флота, одесское городское училище и училище Александринского сиротского дома.
Тобольская Мариинская женская школа разделялась на два отделения. Высшее было отнесено ко второму разряду, низшее – к третьему. На два отделения разделялся первый разряд женских учебных заведений. К первому отделению принадлежал только Смольный, ко второму – все остальные институты.
Заведения первого разряда предназначались для «дочерей дворян потомственных и лиц, приобретших военные и гражданские чины не ниже штаб-офицерского, второго разряда – для дочерей личных дворян, военных и гражданских обер-офицеров, почетных граждан и купцов, а третьего разряда – для девиц прочих состояний»[669]. Особый, элитарный характер имел Смольный институт. В него принимались дочери лиц, имевших чин не ниже полковника либо статского советника. Столичные институты предназначались для приема девиц со всей империи. Губернские принимали, как правило, местных или проживавших в соседних губерниях. В некоторые губернские институты первого разряда допускался прием пансионерками дочерей купцов первой гильдии и христианских священнослужителей. Пансионерская плата зависела от разряда и местонахождения заведения. В 1855 г. она составляла от 350 руб. за год (в Смольном) до 150 руб. (в институтах второго разряда).
Ряд женских заведений был выделен в особые группы. К ним относились классы для подготовки домашних наставниц и учительниц при Санкт-Петербургском и московском Александровских училищах, женское отделение Училища глухонемых, Санкт-Петербургское и московское повивальные училища. К группе училищ «при особых благотворительных учреждениях» относились отделение для воспитания бедных девиц при Демидовском доме призрения трудящихся, евангелическое Александринское заведение для бедных детей женского пола в Санкт-Петербурге, кронштадтский сиротский дом, дома трудолюбия в Рязани и Пензе, Сиропитательный дом Медведниковой в Иркутске, школы Патриотического общества в Петербурге и школы Благотворительного общества 1837 г. и дамского попечительства о бедных в Москве. Эти заведения по своим задачам были близки детским приютам Ведомства императрицы Марии и Человеколюбивого общества. Задача дать воспитанницам институтов первых двух разрядов какую-либо конкретную профессию в то время не ставилась. Их будущей «профессией» была роль добродетельной супруги и матери семейства. Выбор трудовой деятельности для выпускниц женских институтов в николаевское время был крайне ограничен. Они могли работать в этих заведениях в качестве классных дам и надзирательниц либо домашними учительницами и воспитательницами.
Надо отметить, что Устав 1855 г. (как и его поздние редакции) не содержит прямых ограничений на прием девиц по национальной или религиозной принадлежности. Однако условия приема и воспитание на основе христианской религии делали практически невозможным поступление девушек мусульманского и иудейского вероисповедания в заведения ведомства императрицы какого то ни было разряда. Допускался прием девиц протестантского и католического исповедания. Для них в институтах имелись свои законоучители. Такое положение изменилось лишь к началу XX в.
Подтвердив и закрепив главные принципы воспитания и образования в женских учреждениях ведомства императрицы, наставление и Устав унифицировали и упорядочили все основные сферы их жизнедеятельности. Это позволило им развиваться как единому комплексу. Вместе с тем, сохранилась николаевская система воспитания и архаичные традиции, порождавшие негативные явления. Воспитанницы женских институтов практически полностью изолировались от окружающей среды. Общение с родными было крайне редким и проходило в стенах институтов под контролем классных дам и надзирательниц. Так же строго контролировались воспитанницы на редких прогулках за пределами институтов, выездах на балы. Письма родным прочитывались администрацией. Строгая регламентация всех сторон институтской жизни, тотальный контроль, многочисленные наказания за любые, даже самые мелкие провинности, все то, что считалось основой порядка и стабильности в николаевское царствование, порождало в девушках скрытость, лицемерие, равнодушие. Их внутренним духовным миром никто не интересовался. Предпочтение отдавалось внешним формам поведения, выработке светских манер.
Внимательный и непредвзятый наблюдатель сразу обращал внимание на это. Уместно привести мнение известной мемуаристки, фрейлины императрицы Марии Александровны А. Ф. Тютчевой, в дни своей молодости посещавшей Смольный институт, в котором обучались ее сестры. Тютчева пишет: «образование, получаемое там, было вообще очень слабо, но особенно плохо было поставлено нравственное воспитание. Религиозное воспитание заключалось исключительно в соблюдении чисто внешней обрядности… весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость»[670]. Эта характеристика совпадает с оценкой институтского воспитания и образования самими воспитанницами. Надо отметить, что публикация мемуаров бывших институток стала возможна лишь со второй половины XIX в., когда критика порядков в правительственных учреждениях перестала рассматриваться как прямой подрыв основ самодержавия. Обучавшаяся в Смольном в 1855–1861 гг. Е. Н. Водовозова в своих воспоминаниях «на заре жизни» отмечает: «к молчанию и безусловному повиновению институток приучали весьма систематично. Впрочем, на женщину в то время смотрели как на существо, вполне подчиненное и подвластное родителям или мужу – институт стремился подготовить ее к выполнению этого назначения»[671].
