Я под руку провёл нарядную невесту через улицу в церковь. Праздновали свадьбу в квартире Власовых. Народу собралось много. Было возможное в то время угощение. Были и танцы. Мы с Володей играли прекрасные скрипичные дуэты Вьётана. Свой медовый месяц молодые провели в Дубне.
Мы с Катёной позвали пожить в Дубне Романовых и Разумовских. Уже после 20 июля они одновременно приехали в Дубну.
Мы в это время сильно и навсегда подружились с Романовыми и полюбили их.
Мне надо было заботиться о своём устройстве в Москве. П. П. Лазарев рекомендовал меня на кафедру в институт имени Ломоносова{598}, а В. И. Романов передал мне профессуру на Сельскохозяйственных Голицынских курсах{599}, да ещё зачислил меня сотрудником Физико-технического института в Афанасьевском переулке{600}. В конце лета мне предложили взять также профессуру во втором государственном университете на организованном там педагогическом факультете{601}. Декан факультета химик Крапивин поддержал мою кандидатуру. Эти дела требовали частого посещения Москвы, и мы с Романовым частенько шагали до станции пешком, да и по Москве тоже – другого средства сообщения почти не было.
Один раз я насилу дошёл до Дубны. Из Саратова Н. П. Неклепаев прислал мне бидон топлёного масла фунтов тридцать, а я, как на грех, купил решето малины. Не оставлять же такие драгоценности. Взял я и то, и другое и поехал с вечерним поездом. Каким-то образом связал эти два груза, перекинул через левое плечо (на правом я никогда носить не мог) и пошёл со станции пешком. На этот раз один. Скоро стемнело, и пришёл я домой только поздно ночью весь мокрый, как мышь. В лесу я то и дело останавливался и думал, что не дойду. О, сколько раз и потом приходилось с мешком хлеба на спине отмеривать путь от станции до Дубны!
В это тяжёлое время очень помогал нам Никита Волков. У него имелись и лошади, и мука, и он без всякой платы и без всякой просьбы с нашей стороны давал нам и то, и другое. Конечно, неловко было пользоваться этим слишком широко. Ведь Никите ничего от меня не было нужно. Просто он помнил старые хорошие отношения, помнил, как мы в детстве играли с ним и его братом Иваном. Так и прожили хорошо мы это лето с нашими ребятами и друзьями.
Грустное расставание с Саратовом
В половине сентября мы с Катёнушкой отправились в Саратов, чтобы ликвидировать все саратовские дела и перевезти вещи в Москву. Дети с тётей Лёлей оставались в Дубне. Выехать из Москвы было не так просто. Надо было иметь командировку, так как Саратов, кроме всего прочего, был изолирован карантином – летом там возникла холера. Может, и не настоящая азиатская холера, но народу поумирало множество. Зимой все помойки и отхожие места в порядке общей гражданской повинности были вывезены на линию трамвая – я сам участвовал в чистке помоек по такой повинности. Предполагали, что трамвай будет вывозить этот навоз за город, но почему-то отказались от этого. Когда же началась жара, вся масса навоза, которая скопилась горами вдоль трамвайных путей, начала гнить и испускать зловоние, в связи с чем поднялась страшная смертность населения от кишечных заболеваний. Я лично видел имевшуюся в Наркомздраве кривую смертности в Саратове, которая катастрофически поднималась кверху. Наконец догадались, что эти заболевания могут зависеть от загрязнения города, после чего весь навоз экстренно на грузовых трамваях вывезли за город. И кривая смертности сейчас же упала до нормы. К сентябрю заболевания квазихолерой были уже ликвидированы.
Я получил командировку через Рентгеновский институт, которым ведал П. П. Лазарев, якобы для ревизии рентгеновских установок в Саратове, но для Катёнушки никакой командировки достать не удалось. Мы на вокзале с рук купили какой-то просроченный транзитный билет и рискнули ехать. На всякий случай В. И. Романов дал мне бутылку спирта, который в те времена очень помогал во всевозможных делах.
Сначала всё шло благополучно, но уже на второй половине пути бригада кондукторов с представителем ЧК осматривала ручной багаж пассажиров и обнаружила в моём багаже бутылку с наклейкой «раствор сулемы». Но осматривающие сейчас же установили, что это спирт, бутылку отобрали и меня до «выяснения» забрали в служебный вагон. С нами ехали студенты (среди них – и ныне профессор Л. Н. Сретенский), мои ученики, они отправились меня выручать. Благодаря их стараниям меня отпустили, но бутылку задержали. Я сказал бригаде, что в ней чистый спирт и никакой сулемы там нет. По-видимому, бутылка свою роль сыграла. При следующем контроле наш просроченный билет был признан вполне удовлетворительным.
В Саратове мы пробыли около месяца. Не просто было получить разрешение на вывоз вещей, достать вагон и прочее. Всё делалось при помощи «благодарностей».
Меня очень сердечно провожало Общество естествоиспытателей. В его помещении был устроен прощальный ужин с речами и пожеланиями и с хорошим по тогдашнему времени угощением. Общество естествоиспытателей избрало меня своим почётным членом. Я ведь несколько лет был его председателем. На ужине присутствовали и мои товарищи по университету, но официально университет меня не провожал. Вероятно, страха ради, тем более что я не отчислялся из списков сотрудников, а как бы уезжал в длительную командировку.
Единственное «тёмное пятно» из этого пребывания в Саратове относится к заседанию физико-математического факультета. Дело в том, что в Физико-техническом институте (у В. И. Романова) мне по заданию военного ведомства предложили работу, для которой был необходим спектрофотометр, а его в распоряжении института не было. В Саратове же у меня имелся прекрасный прибор, для которого мы сами сделали вращающийся спектр. И вот я обратился в факультет с просьбой, одолжить в порядке «технической помощи» мне на время этот спектрофотометр. Но совсем неожиданно для меня факультет отказал. Инициатором отказа был, по-видимому, К. А. Леонтьев – мой бывший ассистент и приемник по заведованию универскитетской кафедрой. Другим же членам факультета, возможно, неловко было с ним спорить по этому поводу, и они промолчали. Во всяком случае, когда В. В. Голубев вспомнил однажды в разговоре об этом курьёзе, мне показалось, что он до сих пор испытывает некоторые угрызения совести. Вообще, следует признать выписанное мною в своё время для Саратовского университета оборудование после моего отъезда так и осталось неиспользованным в полной мере. Особенно досадно за спектрофотометр с чудными приспособлениями, с большой дисперсией – он имел три резерфордовские призмы.
