Вспомните хотя бы фельетоны Железной маски[6]. Неужели вы думате, что вся эта грязь неспособна поколебать хотя <бы>, скажем, какого-нибудь М.? В его стойкости (моральной) я немного сомневаюсь. Он слишком неразвит и скорее чувствует, чем относится с полным сознанием.
Вот, дорогой М<артын> И<ванович>, те причины, которые я выставил в своем предыдущем письме. У меня есть еще и другие, но т. к. они более или менее личного характера, то я покамест не буду о них говорить.
Письмо мое затянулось – надо торопиться, чтобы оно успело попасть к вам.
В кратких словах расскажу о себе. Я пытался первое время поступить в рабочие, но ничего не вышло. Всюду смотрели на мои руки, и я получал вежливый, но мотивированный отказ. Настроение у меня бодрое, и если бы не чисто личные горести и огорчения, то было бы совсем хорошо. Иногда тоскую
о России, иногда нет – хочется вернуться туда сильным и вооруженным для борьбы. Пытаюсь к этому подготовиться. Очень бы хотел повидаться с вами и побеседовать. Я часто думал о вас, и мне тогда казалось, что я вас навряд ли больше увижу – по слухам, вы были далеко. Теперь же я надеюсь узнавать от время до времени <sic> о вашем житье. Поклон от меня О<льге> Н<иколаевне>. Ваше письмо я дал прочесть некоторым из товарищей.
Всего хорошего.
Крепко жму вашу руку,
Ваш Р<акитин>
4. Письмо Рутенберга в ЦК, опубликованное в «Знамени труда» (1909, № 15. Февраль. С, 19–20)[7]
Считаю нужным опубликовать:
Георгий Гапон был убит[8] при следующих обстоятельствах:
После 9-го января 1905 г. Гапон стал со мной в лично близкие отношения, которые таковыми остались и после прекращения совместной революционной работы. Когда в начале 1906 г. я вынужден был возобновить нелегальный образ жизни, ему оказалось нетрудно разыскать меня через посредство моей жены, вполне ему доверявшей.
6-го февраля 1906 г. он явился ко мне в Москву, где предложил вступить в сношения с заведовавшим тогда департаментом полиции Рачковским, предлагавшим 100 ООО руб<лей> за выдачу Боевой Организации П<артии> С<оциалистов>-Р<еволюционеров>. Тогда же я узнал от Гапона про его сношения с министрами Витте и Дурново и с чинами департамента полиции Рачковским, Лопухиным, Мануйловым и Герасимовым; про полученные им от правительства 30 000 р<ублей> для организации рабочих; про выданный ему правительством фальшивый паспорт для проживания за границей и пр.
Извещенный мной центральный комитет обсудил вышесказанное и признал Г. Гапона провокатором и вынес определенное решение по этому делу. Инструкции по этому делу именем ЦК мне передал член ЦК Азеф[9].
Азеф поручил мне устраниться от всех партийных дел, принять предложение Гапона, пойти вместе с ним на свидание с Рачковским и убить их обоих. В случае невозможности их совместного убийства это должно было быть сделано с одним Гапоном (что, как я узнал позже, не соответствовало действительному постановлению ЦК<омите>та).
Всякие мои сношения с ЦК<омитето>м и другими партийными организациями были прекращены. Боевая Организация предоставила в мое распоряжение нужные средства. Мне было поручено записывать и пересылать ЦК подробные отчеты о деле.
Рачковский назначил через Гапона свидание со мной на 4-е марта 1906 г. в 10 часов вечера в отдельном кабинете ресторана Контан, куда я явился в назначенное время, но никого не застал.
По дальнейшему ходу переговоров с Гапоном я пришел к заключению, что Рачковский придет на свидание со мной, только если предварительно выдам ему что-нибудь через Гапона.
Несмотря на имевшиеся у меня инструкции Азефа относительно одного Гапона, я[10] не считал возможным привести их в исполнение в виду поднявшихся в печати разоблачений против Гапона[11].
Не имея возможность снестись лично с ЦК-м, я решил на свою ответственность ликвидировать дело и уехать за границу, о чем сообщил Центральному Комитету.
Но вскоре решение это переменил. Я вернулся в Петербург, предоставил возможность группе рабочих, членам партии[12], которые должны были привести в исполнение данное мне от имени ЦК-та поручение, убедиться лично в несомненности предательства Гапона.
28 марта 1906 г. Гапон был убит в Озерках.
Добавляю:
1) членом БО я не был.
2) Фактическое постановление ЦК, выяснившееся для меня после смерти Гапона, заключалось в следующем: признав Гапона провокатором, ЦК постановил убить Гапона вместе с Рачковским во время одного из их конспиративных свиданий; но совершение террористического акта над одним Гапоном отклонил в виду слепой веры в него значительной массы рабочих[13],
3) Член ЦК<омите>та Азеф со своей стороны утверждал, что поручения относительно одного лишь Гапона не давал.
4) Центральному Комитету в настоящем известно, что это утверждение Азефа опровергается фактом привлечения самим Азефом к убийству именно одного Гапона лиц, которые по сложившимся позже обстоятельствам не приняли в нем участия[14].
5) Впоследствии я узнал, что, получив извещение о неудавшемся убийстве Рачковского и Гапона и о том, что я уезжаю за границу, ЦК публично изъявил согласие на участие в организовавшемся общественном суде над Гапоном (суд Грабовского). ЦК предполагал предоставить суду мои показания о предательстве Гапона. Я узнал также, что ЦК в целом фактически ничего не подозревал о происходившем в Озерках.
6) Член ЦК Азеф, знавший об изъявленном ЦК согласии на участие в публичном суде над Гапоном, знал также о моем возвращении в Петербург.
Центральному Комитету известно, что за три дня до смерти Гапона Азеф был извещен обо всем и что он имел возможность в любое время остановить меня.
7) В свое время мной было предъявлено ЦК письменное заявление, что убийство Гапона совершено членами партии, которым я, как представитель партии, сказал, что они приводят в исполнение состоявшийся над Гапоном приговор ЦК<омите>та. Если ЦК не выносил одному Гапону приговора и смерть его партийным делом признать не может, я ввел людей в заблуждение. Поэтому я формально требовал от ЦК<омите>та партийного следствия и суда над собой, приговор которого должен быть опубликован.
Центральный Комитет ответил мне, что считает происшедшее недоразумением и не усматривает оснований для суда надо мной[15].
8) Все возможное для опубликования дела Гапона было мной сделано. Оно осталось неразъясненным по причинам от меня не зависящим[16].
Мои отчеты Центральному Комитету опубликую, как только смогу дополнить их подробным изложением дела.
