«Вы не член Коммунистической партии, вы хотите партию беспартийных создать», — искренне возмущался мой кремлевский оппонент. Но дело в том, что любая партия, любой благородный Конгресс нивелирует смысл интеллигентов — прежде всего одиночек, личностей.
Именно аполитичностью стихи эти вызвали статью «Феномен Вознесенского» в посттвардовском «Новом мире». Автор благородный, героический, но политизированный человек, недавно сокрушенно извинялся: «Андрей, тогда такое время было, я так думал».
Ныне идет возвращение к генетическому коду, задуманному в нас Богом — честному, бескорыстному, конкретному служению делом. Не нам понять, как спасется человечество. Это не в нашей компетенции. Но мы можем постараться быть такими, чтобы было кого и из-за кого спасать.
На наших глазах происходит рождение всеобщего и всепроникающего сознания, названного «ноосферой», как православным Вернадским, так и католиком Тейяром де Шарденом. Как всегда, этот процесс начинается с интеллигенции. Наши приближаются к интеллектуалам западного типа, профессионалам духовного дела.
И будто наоборот, западные заметно интегрируются, становятся похожими на русских, становятся совестью, состраданием нации — таковы Аллен Гинсберг, Гюнтер Грасс, Арт Миллер и т. д.
Но вернемся к стихотворению, к его главному герою:
Такие вне коррозии,
ноздрей петербуржскою вздет,
Николай Александрович Козырев —
небесный интеллигент.
Я довольно близко знал Николая Александровича, когда тот, не профессор, не академик, а простой научный сотрудник Пулковской обсерватории, приезжал в Крымскую обсерваторию отдохнуть от нападок, прочитать лекции о своей возмутившей академический мир теории — тяжести времени, поочаровывать местных дам. Бывший лагерник, упомянутый в книге Солженицына, он не выносил уголовников и романтичности по отношению к ним. Не высвеченный политическими прожекторами, он почти не рассказывал об ужасах заключения. Его интересовала одна страсть — его теория, что время имеет тяжесть. Одновременно он открыл лунотрясение и высчитал ветра на Марсе.
Вольноотпущенник времени возмущает его рабов —
Лауреат Сталинской премии, тех довоенных годов,
ввел формулу «тяжести времени». Мир к этому не готов.
То, что время имеет напряжение, ускорение, что оно то замедляет, то ускоряет ход, было мне понятно. Его же экспериментальная часть, когда на вакуумных весах он взвешивал звездный свет, олицетворявший для него почему-то время — все это вызывало у меня, темного, недоверие. Но магнетизм и страсть этого опрятного человека притягивали.
Сейчас видно, как Николай Александрович плутал, ошибался, но оказался прав в направлении пути — в напряжении времени. С каким бешеным ускорением мчится оно сейчас, прессуя годы в мгновения. «Бог избрал безумие мира, чтобы посрамить мудрых», — говорит апостол Павел.
Достоевский любил историю про кувшин Магомета. Ангел, провожая Магомета к Богу, опрокинул кувшин, тот стал падать. После путешествия к Богу и по разным временам, они вернулись. Кувшин все еще продолжал падать.
В этом кувшине спрессовалось наше время, когда за миг проносятся века.
Впрочем, может быть, эпизод проходил в космосе, и кувшин медленно парил в состоянии невесомости.
На наших глазах ход истории убыстряется, время как бы сжимается и несется к точке схода. Сначала была бесконечность. Затем две тысячи лет Древней истории. Затем тысяча лет Средневековья. Затем пятьсот лет позднего Средневековья. Затем триста лет Новой истории. Затем сорок лет Новейшей истории. В секунде сегодняшнего дня сжаты столетия. Отсюда переизбыток информации, секунда становится клипом. Мы проживаем за день то, что наши предки за полвека. Время несется к точке схода. С. П. Капица считает, что точка схода находится в 2007 году. Учитывая последние исследования о неточности даты рождения Христа, приблизительно девять лет, эта точка может колебаться.
Вероятно, после точки схода людей ждет — если они выживут — гармоничная перспектива. И может быть, римское начертание XX века дает график двойной перспективы — реальной и виртуальной. И вдруг в этом надежда избежать механического апокалипсиса?
Сущное постигается лишь через видимое.
С этим выводом совпадают и астрологи: будущее тысячелетие сменяет доминанты. Вместо нервозно-агрессивных Рыб над нами будет довлеть гармоничный Водолей. Ну, а наша жизнь, в том числе и отпечатавшаяся на этих страницах?
Подумать только, что получается! Стал вспоминать о себе, писать книгу о человеке во времени, а получились наброски, зарисовки русских и иных интеллигентов на переломе, с кем встретился на пути — череда случайных фигур. Череда моих мыслей, поступков следует за ними. Их не поменять! Порой жгучий стыд за них заливает лицо.
Господи, прости меня!
Сколько прегрешений, совершенных и несовершенных было за мою жизнь, тут и гордыня, и гонор, и кощунства, и грех уныния, глупость, и запутанность в мелочевке — сколько грязных страниц, ошибок, столько ужасов… Такая темнота поперла! Но — все-таки прожитая болевая, нескладная жизнь кажется счастливой, она моя, какая ни есть. И не надо мне иной.
Сейчас многие грустят, что интеллигенция уходит. Да не уходит она! Просто становится иной. Не думаю, что Леонид Десятников, Рената Литвинова или Ульяна Лопаткина менее интеллигенты, чем Александр Фадеев или Валентина Серова. Они полемично профессиональны и этим косят под западных интеллектуалов.
Что играет нам Евгений Кисин, сбросив публичный фрак, что бренчат для души его тысячедолларовые пальцы в узком кругу интеллектуалов? Дебюсси? Джона Кейджа?
«Мурку» лабает.
— Шли мы раз на д-е-е-е-ло, —
Выпить захот-е-е-е-лось…
«Е-е» — мефистофельски подпевает, стряхнув вороное крыло, Юрий Башмет, «е-е» вопит под потолком в безумном батмане Олег Меньшиков, «е-е» — воет дурным голосом ваш покорный слуга: «е, русская интеллигенция, е…»
Жги, Мурка, ты — Гимн нашего века, не «Боже, царя храни», не «Союз нерушимый», а эта блатная пародия, наша «Марсельеза», интеллигентский вклад в культуру Зоны, — новшества минувшего века. Написанная, вероятно, Иваном Приблудным, она сожрала его самого во тьме лагерей.
«Е-е» — еле шевелит губами Лёлик Табаков, благодушный прародитель Владимира Машкова, Евгения Миронова, Сергея Безрукова.
Играй нас, бездомный принц, летучий губастый гость из XXI века! Когда-то, ища лучик надежды, я писал вслед щемящему невозвращенцу:
