Я исхожу всегда из того, что ситуация, в которой находилась Маргарита Ивановна, была гораздо сложнее моей. Она должна была на международной "шахматной доске" защищать точку зрения своего правительства, в то время как я не должен был давать никакого отчета своему правительству, если речь шла не об официальных встречах, а о профессиональных, например в рамках ИФЛА. Когда же речь шла о работе в рамках такой организации, как ЮНЕСКО, моя свобода была так же лимитирована, как и у Маргариты Ивановны. Кстати, на международной арене я не так уж часто выступал как представитель моего правительства и не жалею об этом.
Наиболее интенсивными наши деловые контакты с Маргаритой Ивановной были до, во время и после Генеральной Сессии ИФЛА в 1970 г. в Москве. Это была первая Сессия ИФЛА в Советском Союзе и первый год моего пребывания на посту президента ИФЛА. ИФЛА не сразу приняла приглашение Советского Союза провести сессию в Москве, так как оно поступило после вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 г. Время прошло, и мы можем констатировать, что сессия в Москве прошла хорошо, без серьезных инцидентов. Этим успехом ИФЛА безусловно обязана Маргарите Ивановне.
Я хотел бы рассказать об одном весьма щекотливом случае. Еще во время моего президентства ИФЛА была исключена из ЮНЕСКО, так как я отказался исключить из ее рядов наших южноафриканских коллег. В это время как раз велись жаркие дебаты об апартеиде. Положение, которое я защищал в Париже на заседаниях ЮНЕСКО, было следующим:
1. Единственным источником получения либеральной литературы для наших южноафриканских коллег являются такие международные организации, как ИФЛА.
2. Легко осуждать апартеид, сидя в парижских салонах, и, наоборот, чрезвычайно опасно бороться с ним в самой Южной Африке, как это делают наши коллеги в Кейптауне.
Моя защита ни к чему не привела: ИФЛА была исключена из ЮНЕСКО.
Так совпало, что вскоре после этого события очередное заседание Исполбюро ИФЛА должно было проходить в Москве. Как обычно, я позвонил Маргарите Ивановне накануне своего приезда. Она обещала встретить меня в Шереметьеве. Но к моему большому удивлению, встречала меня делегация Министерства культуры. Среди встречавших я узнал двух чиновников высокого ранга. Я понял, что меня принимают как "защитника апартеида".
На следующий день на заседании Исполбюро ИФЛА в кабинете Маргариты Ивановны я встретился с заместителем министра культуры Н.Моховым, который действовал вполне прямолинейно. Ничего не осталось от наших теплых отношений, установившихся ранее. Мохов хотел, чтобы Исполбюро осудило апартеид Я ему ответил, что все члены Исполбюро будут иметь возможность высказаться по этому поводу и что, как мне известно, никто не собирается защищать политику правительства Южной Африки. Я попытался объяснить, что нашими партнерами в этой стране, да и в других странах, являются не правительства этих стран, а профессиональные организации. Такая речь явно не понравилась Мохову.
На всех заседаниях Исполбюро ИФЛА в Москве и в других городах мира Маргарита Ивановна была единственным представителем Советского Союза. Здесь же она была в сопровождении заместителя министра культуры и еще двух или трех чиновников.
В тот день я открыл заседание Исполбюро и сразу же перешел к предмету нашего обсуждения, повторив свои уже известные аргументы, добавив только, что при принятии решения в расчет должны приниматься только интересы наших южноафриканских коллег. Переводчик едва закончил переводить мои последние слова, как бомба взорвалась. Мне было просто предложено осудить апартеид. Я знал, конечно, что переводчик перевел мое сообщение дословно. Но он не понимал, а следовательно, не указал на существенную разницу между ответственностью, которую несут правительственные и неправительственные организации.
Чтобы выйти из тупика, я попросил Маргариту Ивановну убедить заместителя министра привлечь к работе нашего постоянного переводчика, знакомого с обсуждаемой проблемой и, что не менее важно, с моей точкой зрения на нее и моей манерой излагать мысли. Маргарита Ивановна помогла, и заседание было продолжено в сопровождении уже двух переводчиков.
В своем дальнейшем выступлении я подчеркнул, что режим Южной Африки — не демократический, но не более, чем в Советском Союзе, и что ИФЛА не может и не хочет заниматься внутренними проблемами стран. Мое сообщение было хорошо переведено, но я не убедил официальных советских представителей, уверенных в том, что именно они живут в мире демократии.
Разрядить ситуацию помогла Маргарита Ивановна. По ее совету я пошел на уступки. Дело в том, что ИФЛА имеет два вида членства: члены ИФЛА и наблюдатели. Я предложил перевести наших коллег из Южной Африки в наблюдатели, т. е. без права принимать участие в голосовании. Это давало возможность не порывать между нами связи. Мое предложение было принято единогласно.
Вечером я был в гостях у Маргариты Ивановны. Это был чудесный вечер. Чем больше мы произносили тостов, тем ближе становился конец апартеида.
По прошествии многих лет я попытаюсь поделиться воспоминаниями об эпизодах, имевших место вне рамок ИФЛА, в которых принимала участие Маргарита Ивановна. Мне хочется вспомнить мой первый визит к Маргарите Ивановне во время моего первого приезда в Москву. В посольстве Бельгии в Москве я спросил у бельгийского дипломата, что он думает по поводу того, есть ли у меня шансы быть приглашенным кем-нибудь из моих советских коллег к себе домой, чтобы посмотреть, как они живут. Ответ был кратким и простым: "У вас нет ни одного шанса, так как вы остаетесь здесь только на неделю. Они должны получить разрешение, но на это уходит не менее двух недель". Я заручился его позволением рассказать об этом Маргарите Ивановне, что и сделал во время нашей очередной встречи. Задетая за живое, Маргарита Ивановна ответила: "Приходите сегодня вечером в гости". После этой первой встречи в ее доме последовали многие другие, в том числе и встречи на даче.
Для советского гражданина дача является необходимостью, чтобы сделать сносной жизнь в городе. Я полагаю, что дача Маргариты Ивановны более типична для советской действительности, чем, например, дача министра культуры Е.Фурцевой, слухи о которой незадолго до ее смерти распространились на Запад. Кстати, Фурцева имела привычку на людях называть меня "мой самый старый друг-капиталист", на что я каждый раз отвечал, что я капиталист только в Советском Союзе. В моей капиталистической стране, говорил я, человек, живущий на зарплату, вовсе не капиталист, но живет он лучше, чем живут на родине пролетариата.
