Судить об основательности этих его расхождений с М.Н. Покровским во всей полноте здесь не место, но достойно удивления то обстоятельство, что т. Янчевский в докладе о Шолохове не развил некоторых своих исторических принципиальных установок. Аудитория не обязана знать все его статьи, и вместе с тем предпослать исторические взгляды своему разбору того материала, который дан в художественно-литературном истолковании в романе «Тихий Дон», было совершенно необходимо. Тов. Янчевский не сделал этого и тем самым скрыл ряд своих противоречий.
Действительно, литературным разбором романа устанавливаются им националистические тенденции, живущие в казачестве, но как историк т. Янчевский не имеет в виду казачество как какую-то национальную систему. Он говорит о том, что казачество является переменчивой по национальному и социальному составу группой, военным отрядом, насажденным в период ликвидации феодализма, усиливающимся царским правительством на торговых путях, на окраинах. Эта установка не только схематична, но и не верна, так как делает казачество придатком, тогда как на деле оно было органическим звеном определенной классово-экономической системы.
Точка зрения М.Н. Покровского четко указывает на роль и значение казачества в военной и экономической колонизации, когда окраины переделывались по инициативе царского правительства или, вернее, не царского правительства, а усиливающегося торгового капитала по своему образу и подобию. Активно растущая в центре торговая сила переделала социально-экономический профиль окраины в нужном ей направлении, укрепив мелкие и средние землевладельческие слои и как гарантию для своего нормального развития придала им в свое время атрибуты военной защиты, функции военной стражи.
Таким образом, если казачество, пользуясь своим положением окраинного землевладельца и земледельца под ружьем, получало сословные привилегии, то не в меньшей степени имело значение для его будущего развития и то, что казачество вырастало в определенную классово-экономическую формацию, создававшую базу для роста торгового капитала на окраинах. И его иногда особо обостренная «национальная» враждебность имела всегда определенные социальные корни.
Если придерживаться этой концепции и признать, что рост казачества, как такового, протекал в русле развития, несомненно, зажиточного слоя сельскохозяйственного населения, то в дальнейшем нужно признать своеобразие этой прослойки наряду с придатками сословных отличий, сохраняющей определенную классово-экономическую однородность. Эта однородность сохранялась как сословными привилегиями, так и особыми экономическими мероприятиями, предохранявшими отчасти казачью станицу от обычного ускоренного процесса расслоения деревни в условиях капитализма. Причем в этом не проглядывают условия голого найма, здесь в предреволюционных условиях казачество вновь явилось носителем функций военной социальной защиты, потому что и само было заинтересовано в сохранении определенной социально-экономической обстановки.
Если мы принимаем такое толкование социально-экономической и исторической сущности основного пласта казачества, то это нас обязывает и к определенной оценке тех художественных и идеологических возможностей, которые оно имеет и которые с привнесенными войной и революцией настроениями развернулись в романе, написанном М. Шолоховым. В «Тихом Доне» нашли выражение как экономические и сословные особенности казачества, создавшие свой вековой быт, так и сложившиеся на этой основе привычки, взгляды, вся система воззрений, сформировавшаяся в условиях из давней зажиточности.
Шолохов вырос в обстановке традиционных предрассудков, свойственных даже менее обеспеченному слою казачества, и дал в литературном оформлении, конечно, то, к чему побуждали его своеобразные психоидеологические напластования в казачестве, ибо трудно предположить, что, творчески перерабатывая быт и нравы своей социальной среды, автор проведет чуждые ей социальные взгляды.
И тут, товарищи, нужно сказать о большевизме в казачестве и о возможности для Шолохова дать свой материал с точки зрения пролетариата. Думается, что эта задача, если бы она и была поставлена Шолоховым сознательно перед собой, была бы невыполнимой и, несомненно, никакой точки зрения пролетариата на казачество и на те события, которые описал Шолохов в романе, конечно, нет. На этот счет заблуждаться совершенно нечего, но и обвинять Шолохова в том, что там нет большевизма, что произведение не написано так, как должна быть показана история социальной борьбы пролетариата, – тоже нельзя. Если Шолохов в своем романе изобразил так, что большевизм кажется чуждым казачьей массе, то этим Шолохов не умалил значения большевизма, так как прочных корней в том казачестве, о котором мы говорим, большевики не могли иметь, ибо это была действительно зажиточная в значительной части кулацкая часть сельскохозяйственного населения. Но Шолохов не заметил наличия классовых противоречий между различными прослойками станиц (батрачество, иногородние) в силу консерватизма традиций, затемняющих даже для трудового казачества подлинно эксплуататорскую сущность капиталистического строя, противопоставил их как незначительные, не заслуживающие внимания элементы станиц.
Игнорируя то обстоятельство, что развитой классовой борьбы внутри самого казачества не было, т. Янчевский подходит и к характеристике некоторых художественных средств романа: художественная галерея типов, представленная им здесь, объяснена так, что Шолохов якобы заведомо одних нарисовал в отталкивающих грубых чертах, других приукрасил и т. д. В чем здесь дело? Мы не должны забывать, что Шолохов – идеолог казачества в его зажиточной части. Но если даже и так, то это отнюдь не оправдывает те средства, которыми вы хотите доказать, что Шолохов художественно опорочивает одних и художественно возвеличивает других. Когда вы говорите о белых подковках зубов, о перетянутой талии, о блестящих глазах, передаете «симпатичные» образы одних и приписываете Шолохову внутреннее родство с ними и считаете, что из-за корявого вида он унижает других, то вы, конечно, не понимаете основной установки Шолохова. Несомненно, эти самые подковки и перетянутые талии и для Шолохова не что иное, как инородное, как несколько рафинированное, передавшееся от дворянства XX века. И Шолохову гораздо ближе этот самый маленький крепкий большеголовый рябой казачок, чем развинченный офицерик с перетянутой талией с подковкой зубов и т. п. Это художественный прием развенчивания, в соответствии со всей системой взглядов казачества, внешнего лоска, приукрашенного вырождения верхушки казачества. Шолохов против вырождения казачества, он за крепкое вековое казачество (Янчевский – Правильно!). Правильно? Но вы же не понимаете, что с этой точки зрения ему, Шолохову, крепкий большеголовый и должен быть гораздо ближе, художественно ближе.
