Мгновенно засыпаю как убитый. Ночью стал накрапывать дождь, постепенно он усилился. Сквозь сон я почувствовал, как по телу пробираются холодные струйки воды, как стынут руки и спина, но нет никаких сил пошевелиться: мышцы оцепенели, скованные страшной усталостью.
13 августа
Перед рассветом отыскала нас наконец санлетучка и увезла Нину, наводчика Лукина и двух автоматчиков. Легко раненные, по гвардейскому обычаю, отказались покинуть машину. В экипаже осталось нас четверо. Пятый – автоматчик, которому на месте удалили слепой осколок, наложили хорошую повязку и сделали противостолбнячный укол. Комбат наш станет пока за наводчика стрелять. Он это неплохо умеет.
Через час-полтора, когда достаточно развиднелось вокруг, привел на помощь свою ИСУ Кабылбеков, отремонтировавший за ночь с ребятами из ремвзвода подшипник левого ленивца, и выдернул нас. В глазах его я прочел искреннее сочувствие: на их машину вчера вечером ни одной бомбы не упало.
Выбравшись из коварного леса на злополучную опушку с измятыми и поломанными кустами малинника (намалинились!), задержались на пару минут около тридцатьчетверки, нашей вчерашней подруги по несчастью. Все люки в танке открыты настежь, а экипажа поблизости не видать. Заглянули в люк механика-водителя: на днище жирно блестит растекшееся масло. Мы хотели взять себе один ДТ. Места он немного займет, а вещь нужная. Однако оба пулемета оказались снятыми, снят был также прицел и клин замка орудия. Значит, машина не брошена в панике, а оставлена экипажем. Почему? Через трансмиссионный люк мы увидели разбитый картер КПП. Все трансмиссионное отделение залито и забрызгано маслом. В правом борту, как раз против коробки, светятся две небольшие пробоины от авиационных снарядов. Дырки эти нас не удивили: бортовая броня у нашего среднего танка всего 20 миллиметров.
Высосав через шланги остатки газойля из топливных баков поврежденного Т-34, мы с Кабылбековым полдня догоняем свои самоходки и танки. После вчерашнего «сабантуя» работать натощак трудновато. Немецкая авиация старательно патрулирует дороги, ведущие к переднему краю, но мы, завидя самолет, лихо маскируемся и, убедившись, что нас не обнаружили, продолжаем движение. Хорошо выручает лес.
На марше Кугаенко заметил, что замковый не слышит его по ТПУ. На ходу Кирюша с Николаем прощупали всю проводку и нашли причину: один из осколков, залетевших вчера в башню, перебил экранированный провод, что проложен по правому борту, рядом с боеукладкой. А если бы он продырявил гильзу? Брр!.. «И понеслась бы телеграмма»... Не хватало еще взлететь на воздух от какого-то дурацкого осколочка в несколько граммов весом, тогда как даже фугасками нас не смогли взять.
Приблизительно между тринадцатью и четырнадцатью часами останавливаемся из-за нехватки горючего и старательно маскируем машины в придорожном лесочке. Пока ждем заправки, принимаюсь за письма: несколько слов матери и Лиде. Интересно, перебралась ли из Сампура в Смоленск мама с девчонками? В последнем письме она сообщает, что на Тамбовщине уже началась реэвакуация и что они с Майкой спят и видят наш смоленский дом (только вряд ли он уцелел). Аля еще мала, Смоленска не помнит, и ей все равно.
Вечером нагнал нас почти выздоровевший после ранения подполковник Уткин с полковой радиостанцией. Ему, оказывается, досталось от мессера на другой день после нашей последней встречи с ним у Федькиной машины.
Ровно год назад, в такой же хороший закатный час, сгорела моя первая машина.
14 августа
Исполнился месяц, как воюю на этом фронте. Юбилей!
Сегодня передвигаться по дорогам было поспокойнее: наши истребители иногда мешали немецким летчикам резвиться.
В конце дня получили приказ остановиться и произвести техосмотр. Дружно навели порядок в машине, так что даже времени свободного немного осталось. И почта приезжала. Получил письмо от Маи: они пока еще в Сампуре.
15 августа
В 18.00, уже закончив дневной марш, узнаем от начштаба о награждении нашего полка орденом Красной Звезды за лихое форсирование реки Великая и участие в освобождении города Остров.
А до этого опять был трудный день: проклятые стервятники, подкарауливая колонну чуть ли не над каждой дорогой, буквально не давали вздохнуть свободно.
Сразу после обеда крепко поранило Кирюшу Тихонова, а Николаю Зайцеву прочертило осколком длинную кровавую борозду между лопатками. Днем к нам удачно проскочила «кормилица», и мы, упрятав машину в ельник, торопливо разделались с обедом (а вдруг помешают?). Веселее воюется, когда подзаправишься. В небе было пустынно, и Николай с Кирюшей, захватив котелки и ложки, с оглядкой спустились вниз, к небольшой быстрой речушке с крутыми берегами и синевато-серым глинистым слоистым ложем. Укрывшись под широким кустом, ребята выдраили посуду, а потом Николай заодно решил смыть с себя пыль и пот хотя бы до пояса. Стянув с плеч комбинезон, сбросив гимнастерку вместе с нательной рубахой, он с наслаждением стал плескать холодную воду на свой обнаженный мускулистый торс. С завистью смотрю сверху, стоя у кормы машины: Кугаенко ни на шаг не разрешил мне отходить без самой крайней нужды.
И вдруг какой-то глазастый фриц с пролетавшего мимо «Мессершмитта» засек белое полотенце, неосмотрительно повешенное Зайцевым на куст рядом с гимнастеркой. Истребитель сразу круто спикировал и сбросил обе свои 50-килограммовые бомбы. Они упали на береговой откос, и взметенная взрывами земля скрыла от нас заряжающего с замковым. Внутри у меня похолодело. То же самое, должно быть, испытывали в этот момент и Ваня Кугаенко, и автоматчик с перевязанной рукой, напряженно уставившиеся на то место, где только что были Кирюша с Николаем. В томительном молчании прошло с минуту. Мы с Кугаенко двинулись было вниз, но из плавающих среди кустарника клочьев дыма навстречу нам вынырнул голый до пояса Зайцев. Он что-то кричал и размахивал руками, показывая на берег.
Кирилла мы принесли к машине на шинели втроем. Николаю смазали йодом кровоточащую борозду вдоль верхней части спины (везет же человеку!). Взрывом выдрало из земли куст с полотенцем и разнесло в клочья гимнастерку Зайцева. О ней никто бы особенно не сожалел, но в левом нагрудном кармане ее хранилась кандидатская книжка гвардии старшего сержанта. А над карманом была прикреплена медаль «За отвагу».
Командир срочно вызвал санлетучку, стал помогать заряжающему в поисках улетучившегося документа, а меня оставил возле раненого. Кирюшу в экипаже все очень любят. Бледный от боли, он тихо лежал в тени самоходки, рядом с левой гусеницей, задумчиво поглаживая подрагивающими пальцами прохладный обод опорного катка.
