За девять дней, проведенных в Нью-Йорке, Дэн, конечно, не имел возможности познакомиться с этим великим городом по-настоящему. Заседания следовали за заседаниями, приемы — за приемами. И только из окна лимузина он видел переливающийся огнями Бродвей, фешенебельную 5-ю авеню и чопорную Уолл-стрит. Правда, в воскресенье, 14 апреля, он смог немного пройтись по центру. Произвел ли Город желтого дьявола на него впечатление, мы не знаем: со своими попутчиками он, понятно, это не обсуждал. Известно только, что ему очень понравились детские игрушки в дешевом магазине «Вулворс», в том числе кукла, которая могла плакать, сосать соску и даже писать. Отец переводчицы Мао, Нэнси Тан, сопровождавший Дэна, купил эту куклу для его внучки40.
По дороге домой Дэн остановился на полтора дня в Париже. Вот этот город он действительно любил. Ведь здесь прошли его молодые годы. Он попросил сотрудников китайского посольства покатать его по улицам, надеясь отыскать дорогие места. Но всё так изменилось! Даже гостиницу на улице Годефруа, где раньше жил Чжоу Эньлай и где Дэн печатал журналы «Молодежь» и «Красный свет», он не узнал. Да, время пробежало очень быстро. Вот ему уже скоро семьдесят. Почти вся жизнь прошла, а он так и не стал свободным человеком. По-прежнему приходилось приспосабливаться.
Перед отлетом Дэн обратился к послу с еще одной просьбой: купить ему круассаны и сухой молочный кисель. Он хотел взять их с собой в Пекин, чтобы подарить соратникам по работе и учебе во Франции. В Центральном банке КНР ему выдали немного валюты (16 долларов) — на карманные расходы, но он их сэкономил и только теперь решил потратить. Посольские работники купили ему 200 круассанов и изрядное количество упаковок киселя. (Очевидно, к его 16 долларам они втайне от него добавили свои деньги41.)
То-то радовались Чжоу Эньлай, Не Жунчжэнь и другие друзья его молодости, когда сиявший от удовольствия Дэн одаривал их буржуазными деликатесами! Наверное, не меньше, чем внучка Дэна американской кукле.
Особенно много значили эти французские угощения для Чжоу. Его жизнь неудержимо приближалась к концу, и прощальный привет из юности не мог не волновать. 1 июня с согласия Мао его наконец госпитализировали. В элитный военный госпиталь номер 305, где в тот же день сделали операцию. Ему стало немного легче, но через два месяца опять началось ухудшение, и 10 августа врачи провели еще одну операцию42, хотя помочь уже не могли. Чжоу остался в госпитале, ему сделали еще две операции. Он чувствовал себя то лучше, то хуже, но время от времени выезжал на особо важные заседания партийного центра. Борьба с леваками, грозившими доконать производство, требовала его неустанного внимания.
А Мао Цзэдун, хотя и признавался в любви Дэн Сяопину, по-прежнему лавировал между фракциями. Он тоже был смертельно болен: летом 1974 года у него начали проявляться симптомы очень редкой болезни Лу Герига[82], известной также как боковой амиотрофический склероз. Вызывается эта болезнь отмиранием нервных клеток спинного мозга. У Мао она начала проявляться в прогрессировавшем параличе правой руки и правой ноги, который через некоторое время перекинулся на горло, гортань, язык и межреберные мускулы. Врачам стало ясно: Председатель не проживет больше двух лет43. Но Мао упорно хватался за жизнь, по-прежнему зорко следя за обстановкой в стране и партии.
Он совсем не собирался отстранять от власти Цзян Цин и других застрельщиков «всеобщего хаоса в Поднебесной», хотя временами критиковал их не меньше, чем Чжоу. Иногда мог даже с раздражением проворчать Цзян Цин, Ван Хунвэню, Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюаню в присутствии их врагов: «Вам не надо сбиваться в группу четырех». Мог и заявить: «Цзян Цин — алчная натура!» Но при этом внушал своим соратникам: «К ней [Цзян Цин] тоже надо применять принцип раздвоения единого: одна ее часть хорошая, другая же — не слишком»44. В то же время он настойчиво продвигал молодого Ван Хунвэня. Именно ему после госпитализации Чжоу Эньлая он передал полное руководство повседневной работой Политбюро и ЦК.
Чувствуя, что критика Мао не смертельно опасна для них, леваки в начале сентября 1974 года повели новое наступление на ветеранов. Но это вызвало бурный конфликт на заседании Политбюро. Основными действующими лицами на этот раз были Цзян Цин и Дэн Сяопин. Связан был конфликт с вопросом, следует ли покупать современные суда за границей или лучше их строить самим. В конце сентября из плавания в Румынию вернулся отечественный корабль «Фэнцин», который, похоже, доказал, что и китайцы могут успешно строить океанские лайнеры. Но некоторые сотрудники министерства путей сообщения, находившегося в непосредственном подчинении Чжоу, тем не менее посчитали, что судостроительная промышленность Китая пока развита недостаточно, так что как бы ни был хорош «Фэнцин», надо срочно закупать или арендовать целую партию подобных судов за границей. Иначе кроме «Фэнцина» у КНР долго не будет кораблей такого класса. Услышавшая об этом Цзян Цин обиделась за державу и тут же обвинила министерство и весь Госсовет в «торговле Родиной» и «низкопоклонстве перед иностранщиной». На очередном заседании Политбюро она напрямую атаковала Дэна (Чжоу отсутствовал), устроив ему настоящий допрос: «Какова твоя позиция по вопросу о судне „Фэнцин“? Как ты относишься к критике „низкопоклонства перед иностранщиной“?» Дэн взорвался: игравшая в плохого следователя Цзян Цин дико раздражила его. «При обсуждении вопросов в Политбюро надо исходить из принципов равноправия, — парировал он. — Нельзя таким образом относиться к людям! Разве может Политбюро работать в духе сотрудничества, если так будет продолжаться?» Пылая гневом, он вышел, хлопнув дверью45.
Цзян Цин тут же обвинила Дэна в неприятии «культурной революции» и на следующий день отправила Ван Хунвэня с донесением к «великому кормчему», который отдыхал у себя на родине, в Чанше. Ван стал нашептывать Мао, что Чжоу Эньлай, маршал Е Цзяньин и Дэн Сяопин готовы пойти по пути Линь Бяо. «На заседании Политбюро… между Цзян Цин и товарищем Дэн Сяопином разгорелась ссора, причем очень-очень серьезная», — сообщил Ван46. Но Мао, чувствовавший себя очень плохо из-за развивавшегося паралича, страшно разозлился и прохрипел испугавшемуся Вану: «Если у тебя есть мнение, его надо высказывать прямо в лицо, а так делать нехорошо. Надо налаживать сплочение с товарищем Сяопином». А потом добавил: «Возвращайся и больше общайся с премьером и товарищем Цзяньином. Не надо действовать заодно с Цзян Цин. Будь с ней осторожен»47.
Ван передал слова Председателя Цзян Цин и другим членам своей фракции. Но оскорбленная женщина продолжала бушевать. Она вызвала к себе приближенных «великого кормчего» Ван Хайжун и Тан Вэньшэн и, кипя от негодования, стала внушать им мысль о коварстве Дэна. В этой ситуации Дэн сделал правильный ход: как-то вечером явился прямо к Цзян Цин домой поговорить «по душам». Правда, как он позже рассказывал Мао Цзэдуну, из разговора ничего не вышло: «Я пришел к ней, мы поговорили, но „сталь“ натолкнулась на „сталь“». Мао расхохотался: «Вот это хорошо»48.
