Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали все большим числом блюстителей порядка и все меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни… И по улице тоже».
«То и дело приходится встречать среди простонародья раскаявшихся большевиков и коммунистов, — записал в дневнике 6 марта 1923 академик-историк Степан Борисович Веселовский. — Пока еще они в тяжелом раздумье, но под ним вспыхивают временами искры свирепой злобы к тому миражу, или скорее к людям, которые вовлекли их в глупости, ошибки и грехи. Несомненно, что нарастает такая же глубоко народная революция-расправа, каким было движение несколько лет назад, после переворота…
Если эта разбойная, ни к чему не способная власть продержится еще несколько лет, то контрреволюция примет такой же народный, по своим формам, характер, каким отличался переворот. Все случившееся показывает, что в народной массе таятся самые невообразимые возможности…
Много разговоров о смерти вождя. Мне кажется, что он умер лично для себя вовремя, то есть он изжил самого себя, его время, события, вынесшие его на верх, пошли дальше. Пронесся смерч, кончился, как говорил Гастев, иллюминационный период революции, когда первенство принадлежало людям с такой патологически напряженной волей, какой обладал Ленин… Для созидательной работы он был совершенно не способен, да и не имел как типичный разрушитель и последователь марксизма никаких идей, необходимых для творчества новой жизни».
Похоже, академик ошибался. Эта, как он выразился, «разбойная» власть продержалась много дольше. Народное разочарование приняло совершенно иной характер: в условиях тотального контроля общество охватили полнейшее безразличие и апатия. Алексей Капитонович Гастев, на которого ссылается Веселовский, был поэтом и одновременно теоретиком научной организации труда. В годы большого террора его расстреляли…
Что касается возможных действий Ленина, не будь он столь слаб здоровьем, то трудно с уверенностью предположить, как бы он себя повел. Конечно же, он пребывал во власти охвативших его еще в юности идей и не желал от них отступать. Однако очевидный здравый смысл и отсутствие в нем природной жестокости уберегли бы Россию от того физического и нравственного террора, которым ознаменуется сталинская эпоха. Потери страны были бы неизмеримо меньшими, легче было бы возвращаться в нормальную историческую колею…
Через несколько дней после смерти Ленина Крупская написала Троцкому письмо:
«Дорогой Лев Давидович,
Я пишу, чтобы рассказать вам, что приблизительно за месяц до смерти, просматривая вашу книжку, Владимир Ильич остановился на том месте, где вы даете характеристику Маркса и Ленина, и просил меня перечесть ему это место, слушал очень внимательно, потом еще просматривал сам.
И еще вот что хочу сказать: то отношение, которое сложилось у Владимира Ильича к вам тогда, когда вы приехали к нам в Лондон из Сибири, не изменилось у него до самой смерти. Я желаю вам, Лев Давидович, сил и здоровья и крепко обнимаю».
Но Ленина больше не было, и сталинский аппарат методично уничтожал Троцкого.
Надежде Константиновне Крупской тоже не позавидуешь. Сначала у нее на руках тяжело умирал Владимир Ильич, потом на ее глазах уничтожили почти всех его соратников, которые были и ее друзьями. Она рискнула было поддержать Зиновьева и Каменева против Сталина. На XIV съезде партии 20 декабря 1925 года говорила:
— Нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право. В истории нашей партии бывали съезды, где большинство было не право… Большинство не должно упиваться тем, что оно большинство, а беспристрастно искать верное решение.
Сталин возмутился ее словами. Написал Молотову:
«Переговоры с Крупской не только неуместны, но и политически вредны. Крупская — раскольница. Ее и надо бить, как раскольницу…».
Некоторые делегаты партийного съезда критиковали Сталина за то, что он запретил печатать статьи участников оппозиции, в том числе Крупской.
— Теперь нас хотят запугать словом «запрещение», — ответил генсек. — Но это пустяки, товарищи. Мы не либералы. Для нас интересы партии выше формального демократизма… И почему бы не запретить к печатанию статьи тов. Крупской, если этого требуют от нас интересы единства партии? А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и единства? Разве товарищам из оппозиции неизвестно, что для нас, большевиков, формальный демократизм — пустышка, а реальные интересы партии — все?
Редкостный демагог…
Нападки на вдову Ленина носили такой откровенный характер, что возникли слухи о ее желании покинуть Советский Союз.
23 февраля 1926 года ответственный руководитель ТАСС (до этого заместитель председателя Совнаркома Литовско-Белорусской ССР) Яков Генрихович Долецкий доложил Сталину:
«Уважаемый товарищ.
В бюллетене не для печати от 16-го февраля с. г. нами передано сообщение из Лондона о прениях в палате общин по вопросу о ходатайстве тов. Крупской относительно разрешения эмигрировать в Англию. Агентство не реагировало на эту телеграмму, считая, что кампания этим одним фактом прений ограничится. Между тем сегодня получена новая телеграмма из Лондона, согласно которой английские газеты обсуждают этот вопрос. Телеграмма гласит: “Газеты считают просьбу Крупской о выдаче ей визы для въезда в Англию дальнейшим доказательством преследований, которым подвергаются со стороны Политбюро члены оппозиции на последнем съезде РКП”».
Я полагал бы необходимым опубликовать краткое, но очень резкое заявление тов. Крупской по этому поводу в английской печати и в центральной московской. Прошу указаний относительно получения агентством подобного заявления и опубликования его в прессе».
Сталин распорядился ознакомить с письмом руководителя ТАСС членов Политбюро, от себя написал:
«Я считал бы целесообразным, чтобы т. Крупская дала соответствующее заявление в печать, в противном случае ее молчание будет истолковано как Подтверждение слухов о так называемой просьбе т. Крупской насчет въезда в Англию».
4 марта на заседание политбюро пригласили Крупскую. Организовали ее интервью с опровержением слухов о бегстве вдовы Ленина из Советской России…
И все же Надежда Константиновна пыталась сохранить верность принципам, ради которых когда-то пошла в революцию. Выступая на пленуме ЦК в июле 1928 года, Крупская говорила:
