Он настойчиво, непрерывно требует организовать как можно скорее конгресс Интернационала. 9 ноября принимается решение о созыве чрезвычайного конгресса в Базеле. Жорес в крайней тревоге за мир. Серьезные опасения внушает ему Раймон Пуанкаре, возглавляющий правительство. Действительно, идут непрерывные военные переговоры Франции, России, Англии. Ходят слухи, что уже разрабатываются детальные планы военных операций.
И все же Жорес даже в это время на многое смотрит сквозь розовые очки. В его страстные призывы к миру врываются иллюзии, патетические обличения смешиваются с пацифистскими надеждами. То он считает, что Франция сама по себе не хочет войны, но интриги русского посла Извольского опутывают французов, то вдруг заявляет, что, собственно, никто не хочет войны, но злой рок влечет людей к пропасти. 12 ноября он пишет: «Капитализм не хочет войны, но он слишком анархичен, чтобы помешать ей».
20 ноября Жорес выехал в Швейцарию. Вопреки обыкновению он спал всю дорогу. Работы по созыву конгресса было столько, что Жорес чувствовал себя измотанным и хотел отдохнуть перед предстоявшим ему делом, которого он так добивался.
Хотя в Базеле было необычно холодно, три градуса мороза, весь город встречал иностранных социалистов. Местные власти предоставили для антивоенного митинга знаменитый Мюнстерский собор. Здесь в XV веке епископы и кардиналы обсуждали средства преодоления церковных распрей, здесь сталкивались страсти католического догматизма, оппортунизма и ревизионизма. Колокол, служивший богу, теперь созывал на борьбу за мир. Местные жители устроили красочное шествие. Юноши в костюмах Вильгельма Телля, девушки в старинных национальных платьях выражали волю к миру. Собор, украшенный революционными красными флагами, не вместил всех желающих. Первый день работы конгресса превратился в волнующий митинг; с четырех трибун, установленных вокруг собора, выступали социалисты разных стран. Но главные ораторы говорили с церковной кафедры. Немец Гаазе, англичанин Кейер-Гарди, австриец Адлер произносили речи. Но никто из них не произвел такого впечатления, какое вызвали слова Жореса. Все располагало его к особому подъему; серьезность задачи конгресса, необычно торжественная обстановка, страстная мечта о мире и тревога за его судьбу, — Граждане! — начал Жорес. — Мы собрались здесь в тревожный и ответственный час. Бремя ответственности прежде всего легло всей тяжестью на плечи наших балканских братьев. Но ведь великая ответственность ложится и на весь Интернационал, прежде всего в силу нашей солидарности, но также потому, что мы должны помешать конфликту распространиться, перерасти в пожар, пламя которого охватит всех трудящихся Европы…
Во всех странах имеются противоположные течения. Одни против мира, другие против войны. В руках правительств весы, на которые брошены судьбы народов, но чаша весов колеблются. Однако может случиться, что у тех, кто пока еще сомневается, внезапно закружится голова. И потому мы, трудящиеся и социалисты всех стран, должны предотвратить войну, кинув наши силы на чашу мира…
Жорес призывает прибегнуть к «пролетарскому действию».
— Народы могут прийти к выводу, — заканчивает Жорес, — что собственная революция будет стоить им меньше жертв, чем чужая война.
Речь Жореса встречает горячий отклик, ему много раз искренне аплодируют, он вызывает всеобщее волнение. Но в ней также какая-то нерешительность, какое-то отражение бессилия и невозможности определять конкретные лозунги. Ведь Жорес знает, что среди руководителей Интернационала одни не знают, что предпринять, другие не хотят действовать, наконец, есть и такие, которые просто боятся революции.
— Наступал серьезный и трагический час, — говорит Жорес. — И чем яснее опасность, чем ближе угроза, тем настоятельнее становится вопрос, который ставит нам, нет, себе, пролетариат: если немыслимое станет явью, если нас вправду погонят убивать своих братьев, что нам делать, как избежать этого кошмара? Мы не можем ответить на этот продиктованный ужасом вопрос, предполагающий, что мы предпишем определенные действия на определенный час. Когда сгущаются тучи, когда вздымаются волны, моряк не может предсказать, какие меры он примет в ту или иную минуту. Но Интернационал должен позаботиться о том, чтобы его призыв к миру был услышан повсюду, должен повсюду разворачивать легальные или революционные действия, которые предотвратят войну, или же потребовать к ответу ее зачинщиков…
Итак, Жорес признал, что Интернационал не может определить конкретные пути борьбы с войной. Тем не менее он ясно указал на целесообразность революционных действий. Это встревожило правых оппортунистов из Германии. На другой день утром их представитель, открывая заседание, специально просил отложить споры, не подымать дискуссии. Но Вайян, выступавший вместе с Жоресом, снова заявил на этом заседании, что против войны допустимо восстание и всеобщая забастовка. И он напомнил об опыте русской всеобщей политической стачки 1905 года.
Базельский конгресс принял манифест, одним из авторов которого был Жорес. Этот документ является, пожалуй, самым важным и революционным из всех призывов и решений II Интернационала. В нем содержалась мысль Ленина из Штутгартской резолюции об использовании военного кризиса для свержения капитализма. Ленин очень высоко оценивал Базельский манифест.
Вернувшись из Швейцарии, Жорес горячо пропагандирует решения Интернационала. «Юманите» регулярно публикует сообщения о митингах, на которых его манифест одобрялся. Жорес издал его тиражом в полмиллиона экземпляров. Он в те дни уверен, что Интернационал возбудил такой дух, который необходим пролетариату в борьбе с войной. Для Жореса это был дух революции. 30 ноября Жорес писал:
— Правительства Европы не могут безнаказанно развязать катастрофу. Война создаст революционную ситуацию во всех умах, во всех сердцах, во всем. Миллионы вооруженных людей, осужденные на взаимную бессмысленную войну, в конце концов поступят правильно, повернув оружие везде в Европе против европейского режима безумия и смерти. Повсюду из ужасов массовых убийств, голода, чумы, страшных бедствий начнется подъем к социальной республике, к освободительной республике, которая обеспечит союз народов и братство труда. Пусть правительства знают, что призывы Базельского конгресса не пустые угрозы, что они служат выражением грядущего исторического приговора, революционного возмездия, которое покапает чудовищное безумие!
В словах Жореса звучит революционный энтузиазм, та сверхчеловеческая смелость, которая, по мнению многих, была неотъемлемой чертой его поведения. Призывы Жореса напоминают легендарные слова Дантона, твердившего, что для спасения Франции нужна смелость, смелость и еще раз смелость. Столь же страстно Жорес зовет, не останавливаясь ни перед чем, спасти мир и дать человечеству лучшую долю. Но его пылкий оптимизм, вызванный Базельским конгрессом, вскоре ослабевает, сменяется тягостными сомнениями, колебаниями, неуверенностью. Мир обрушивает на плеча Жореса все новые тяжелые вести.
