"Он погиб, спасая социалистическую собственность".
"... я думал о наших прославленных летчиках".
Про успехи на хозяйственном и культурном фронте, равно как и о спасении социалистической собственности, автор "Зависти" начал говорить после того, как он стал автором "Строгого юноши".
И это было совершенно естественно, ибо идея собственного ничтожества в сравнении с властью великого ума неминуемо должна была привести к фразеологии, ничем не отличающейся от той, которая свойственна людям, живущим чужим умом. Закон единства формы и содержания торжествовал здесь свою самую большую и самую разрушительную победу.
Все рассуждения о языке художника как-то сразу теряют для меня цену, когда становится ясным, что они не идут дальше рассуждения о языке. Язык это выражение сознания, мысли, и скудный язык выражает скудную мысль. Люди, говорящие тощим, чахлым, вымученным, чахоточным, испуганным и смиренным языком, это люди тощей, чахлой, вымученной, чахоточной, испуганной и смиренной мысли, жизни, судьбы. И учить этих людей нужно не стилистике, а порядочности.
Олеша еще ничего не понимает. Он не понимает, что произошло и куда завела его власть великого ума.
Он прибегает к способу, весьма распространенному в истории русской интеллигенции: переоценке ценностей. "Я стал думать, - говорит он, - что то, что мне казалось сокровищем, есть на самом деле нищета"1.
1 Ю. К. Олеша. Речь на Первом Всесоюзном съезде советских писателен. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М., 1934, с. 235.
С чувством глубокого внутреннего удовлетворения писатель старается показать, как чудовищно он неправ и как далеко зашел он в своих заблуждениях.
Он требует обратить на него особое внимание. Он подчеркивает необходимость учесть всю серьезность аргументации, приводимой им в доказательство своего ничтожества.
Юрий Олеша умел и любил сдаваться. У него это так хорошо получалось, потому что репутация его была в прекрасном состоянии, производственная характеристика в полном порядке, а если художник вдруг начинает делать что-нибудь такое, то все мы понимаем, что это не он, а редактор, тяжелые обстоятельства, голодные дети, больная жена. Некоторые при этом добавляют: а также слабая человеческая воля художника.
Когда в профессиональном и претендующем на порядочность тексте появляется металлолом, то можно не сомневаться, что художник подает сигнал бедствия. "Это не я! - кричит художник. - Это редактор, тяжелые обстоятельства, голодные дети, больная жена".
Тогда я вспоминаю пленных эсэсовцев.
На допросах эсэсовцы говорили, что они хорошие, никого не обижали и поспешно доставали бумажку. Радостно и уверенно достает эсэсовец бумажку и кладет ее перед майором.
На бумажке написано:
"Справка. Выдана штурмбаннфюреру СС Шпурре. Настаящим удаставеряю што каспадин шкура атнасился ка мне очень даже замичатильна. Студентка 5-го курса Всесоюзной сельскохозяйственной академии Татьяна Кострова".
Студентки, агрономы, медсестры, крестьянки, кончившие и не кончившие академии и школы, писали одни более, другие менее грамотно, но никогда на своем родном языке человек без заранее обдуманного намерения, возникающего под дулом автомата, не напишет "атнасился ка мне очинь даже замичатильна".
"Очинь даже замичатильна" у Олеши вынужденные. Если бы ему были созданы социальные условия, стимулирующие развитие порядочности, то Олеша этого никогда бы не сделал.
Но поскольку эти условия еще не были созданы, то он сделал:
"...будущее мира строится у нас".
"...как полноценна вся жизнь в нашей стране".
"С каждым днем все более убеждаешься в том, что молодежь нашей страны растет..."
Он думал, что, как Татьяну Кострову, написавшую, что она студентка 5-го курса, его спасет подпись: "Юрий Олеша".
Ведь всякому ясно, что Юрий Олеша так писать не может, не станет.
И эта подпись спасала его. По крайней мере во мнении тех, кто делает еще более гнусное дело.
Это не он написал. Это редактор, тяжелые обстоятельства, больная жена, голодные дети, слабая, жалкая его воля, трусость и душа раба, тяжкая и горькая судьба русского художника.
Через многочисленные высказывания Олеши этой поры нитью, ставшей от стыда красной, проходит мысль о том, что он "встает на четвереньки и осторожно проползает между ногами первого (партнера. - А. Б.)"1.
Не один Олеша размышлял о своих взаимоотношениях со временем.
В общественной мысли 30-х годов началась широкая кампания за подлинную идейность.
"Шахматы или пятилетка?" Под таким названием, стоящим в ряду с угрожающими речениями типа "жизнь или смерть" и "жизнь или кошелек", была напечатана статья, требующая недвусмысленного ответа.
"Во многих наших изданиях (и газетах и журналах) мы встречаем шахматные отделы... ...Я, конечно, не против этого... Мне лишь хочется сказать несколько слов о том, как, по-моему, не нужно продвигать шахматы в массы...
Раньше, чем обратиться к шахматному отделу (почти каждому!), просмотрите то издание, в котором этот отдел печатается. Каждая строчка, каждая буква его (издания) кричит о пятилетке, промфинплане, о колхозах и севе. А на последней странице, в шахматном отделе: "...Черный король имеет целых шесть свободных полей!!"2
1.Н Э.Бауман. Искусство жонглирования. М., 1902, с. 88.
2 "Смена", 1931, № 10, с. 26.
Именно в это время Юрий Олеша с мучительными переживаниями тоже решал мировые загадки, как то: "Звезды или республика" и "Любовь или план".
Но дело, конечно, было не в одних шахматах.
Значительно серьезнее оказалось положение на фронте поэзии. Здесь дать достойный отпор было не так-то просто. Однако после ликвидации кулачества все силы были брошены на поэзию.
Теперь, когда мы с вышки громадного исторического опыта можем окинуть взором историю этих лет, становится ясным, что положение было совершенно нетерпимым.
Но в то же время с этой вышки мы видим и людей, которые уже в те годы давили идеологических диверсантов еще в зародыше.
Вот как они это делали:
"С добрым утром!" - приветствует читателя издательство "Федерация" в одно прекрасное утро 1931 года.
"С добрым утром!" - и в этом мягком, успокаивающем приветствии читатель слышит что-то давно знакомое, приятно ласкающее ухо...
Да, это, кажется, было еще до революции.
Более молодой читатель на этом кончает свои рассуждения по поводу анекдотического заголовка книжки стихов Ивана Приблудного...
У Приблудного нет квартиры. Это печальное обстоятельство обуславливает скептическое отношение Ивана Приблудного к окружающей действительности... отчужденность от социалистического строительства... его бездеятельность.
