Позднее в заметке о «Графе Нулине» А. С. Пушкин напишет:
«Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. Гр. Нулин писан 13 и 14 декабря. — Бывают странные сближения» (XI, 188).
14 декабря 1825 года. Михайловское. «Граф Нулин».
14 декабря 1825 года. Петербург. Восстание на Сенатской площади.
3. Разговор дяди и племянника
Декабрьским вечером 1825 года А. С. Пушкин был в гостях у соседей по Михайловскому — в Тригорском. Пили чай, беседовали. А. С. Пушкин грелся у печки. Вдруг хозяйке Прасковье Александровне Осиповой доложили, что приехал Арсений, повар. Его каждую зиму посылали в Петербург продать яблоки, деревенскую провизию и на вырученные деньги купить сахар, чай, вино. Оказалось, что Арсений яблоки-то продал и деньги привез, но вернулся без покупок, и вернулся не на своих, а на почтовых лошадях. Когда стали его расспрашивать, то перепуганный Арсений рассказал, что в Петербурге бунт, повсюду разъезды и караулы, но ему удалось все же добраться до заставы, там нанять почтовых и добраться наконец до дома.
Маша, младшая дочь Прасковьи Александровны, сохранила в памяти некоторые важные для нас подробности. «Пушкин, услыша рассказ Арсения, страшно побледнел, — вспоминала она. — В этот вечер он был очень скучен, говорил кое-что о существовании тайного сообщества, но что именно — не помню»[610].
Так в жизнь А. С. Пушкина вошли трагические события 14 декабря 1825 года. В Петербурге, а потом и в Москве сразу же начались аресты. Под следствием оказались многие. Зиму, весну и лето 1826 года А. С. Пушкин провел в тревожном ожидании. 24 июля в Михайловском он узнал о казни руководителей восстания: 13 июля в Петербурге на кронверке Петропавловской крепости были повешены П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравьев-Апостол, П. И. Бестужев-Рюмин, П. Г. Каховский. Пушкин знал каждого из них. В Михайловском ему стало известно и о суровых наказаниях, о сибирской каторге для тех, кого он близко знал и любил, кого называл «друзьями, братьями, товарищами». Среди них — «лицейской жизни милый брат» Вильгельм Кюхельбекер — Кюхля, «первый друг», «друг бесценный» Иван Пущин — Большой Жанно. Поэт осознавал свою причастность к заговору: в бумагах заговорщиков были найдены его вольнолюбивые стихи, его имя не раз произносилось на заседаниях Следственной комиссии. Об этом его извещал В. А. Жуковский 12 апреля 1826 года: «Ты ни в чем не замешан — это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои» (XIII, 271).
«Еще таки я все надеюсь на коронацию» (XIII, 291), — писал А. С. Пушкин П. А. Вяземскому 14 августа 1826 года. Он надеялся на царские милости, которые восшедший на российский престол Николай I мог оказать и его друзьям, заточенным в крепости, сосланным в Сибирь на каторгу, и ему, ссыльному поэту, вот уже два года пребывающему в деревенской глуши. Пушкин все-таки надеялся на это, хотя отправленное им 11 мая прошение с всеподданнейшей просьбой и упованием на великодушие его императорского величества осталось без ответа.
Известие о коронации Николая I, состоявшейся 22 августа в Москве, дошло до А. С. Пушкина в Михайловское 1 сентября. Он не знал о том, что 31 августа в Комиссию прошений на высочайшее имя поступило составленное П. А. Вяземским прошение его матери с просьбой даровать прощение сыну. В тот же день 31 августа начальник Главного штаба И. И. Дибич направил из Москвы в Псков псковскому губернатору Б. А. Адеркасу секретное предписание по высочайшему государя императора повелению позволить А. С. Пушкину отправиться в Первопрестольную вместе с посланным для сего нарочным фельдъегерем. 3 сентября Б. А. Адеркас, в свою очередь, направил в Михайловское письмо о высочайшем разрешении А. С. Пушкину вернуться в Москву. Ночью с 3 на 4 сентября, успев уничтожить некоторые рукописи, Пушкин уехал в Псков, оставив в Михайловском плачущую няню Арину Родионовну.
4 сентября А. С. Пушкин выехал из Пскова в Москву…
8 сентября 1826 года, в день Рождества Богородицы, A. С. Пушкин по высочайшему повелению Николая I «свободно, не в виде арестанта, но в сопровождении только фельдъегеря» прибыл в Москву. Он был доставлен в канцелярию Главного штаба, а затем в Чудов дворец Кремля. Аудиенция у императора длилась около часа. Затем, заехав в гостиницу «Европа», оставив там свои вещи, Александр Сергеевич поспешил на Старую Басманную к дяде Василию Львовичу. Последний раз он виделся с ним десять лет назад в Царском Селе, когда дядюшка посетил Лицей вместе с С. Л. Пушкиным, Н. М. Карамзиным, B. А. Жуковским, П. А. Вяземским и А. И. Тургеневым. Сколько воды с тех пор утекло. Сколько перемен. И Карамзина уже нет… Каково-то найдет он дядю? Вот уже и Старая Басманная. Вот уже и дом с девятью окнами по фасаду. Незнакомое крыльцо. Был ли Василий Львович первым, кого увидел племянник? Или сначала его встретил старый его знакомый, знаменитый камердинер Игнатий? Прибежали ли домашние на шум и восклицания радостной встречи? Кто знает…
В. Л. Пушкин узнал о восстании 14 декабря, находясь в Москве. Уже 16 декабря до Первопрестольной дошло известие о подавлении бунта. С 21 декабря в Москве начались аресты. Можно себе представить, как был встревожен Василий Львович. Он всегда боялся революции. Но когда друзья, подшучивая над ним, говорили, что революция может приплыть из Испании в Кронштадт, он отвечал шуткой, на наш взгляд, не такой уж простодушной, как им казалось: «…ну, любезный мой, революцию не складывают в ящики, как апельсины!»[611] Но вот и до своей, непривозной революции пришлось дожить. Подробности ужасали. В кругах, близких к Василию Львовичу, оценки произошедшего не были едиными.
«Хорошо очень сделало правительство, что напечатало все, как было: этим затыкается горло всем вральманам, — писал А. Я. Булгаков из Москвы брату 22 декабря 1825 года. — Новосильцев тоже подтвердил мне, что поведение Николая Павловича превыше всех похвал. Слава Богу, что все утихло; но, право, пора приняться за строгость, и я спорил очень против Жихарева: надобно казнить убийц и бунтовщиков. Как, братец, проливать кровь русскую! Да разве из Милорадовича текло французское вино? Надобно сделать пример: никто не будет жалеть о бездельниках, искавших вовлечь Россию в не-счастие, подобное Французской революции»[612].
Бедный Михаил Андреевич Милорадович! Товарищ Василия Львовича по Измайловскому полку, участник Отечественной войны 1812 года, петербургский военный генерал-губернатор, он был убит 14 декабря 1825 года на Сенатской площади П. Г. Каховским. Вероятно, Василий Львович пожалел все же и о несчастных бунтовщиках. Мы не знаем его откликов на трагические события; письма его, датированные 1825 годом, не сохранились. Между тем он был знаком с «декабристом без декабря» Петром Яковлевичем Чаадаевым, декабристами Иваном Дмитриевичем Якушкиным и Александром Александровичем Бестужевым, Иваном Матвеевичем Муравьевым-Апостолом, отцом декабристов Муравьевых-Апостолов — Сергея Ивановича и Матвея Ивановича. Никита Михайлович Муравьев, Михаил Федорович Орлов, Николай Иванович Тургенев были товарищами В. Л. Пушкина по «Арзамасу». С Николаем Ивановичем, братом своего близкого друга A. И. Тургенева, Василий Львович не раз встречался, пророчил ему будущее государственного человека, читал его книгу «Опыт теории налогов» и сумел по достоинству ее оценить. B. Л. Пушкин знал Вильгельма Кюхельбекера и Ивана Пущина. Совсем недавно Иван Пущин навестил его перед своей поездкой в Михайловское к опальному Александру…
