Данилович, более всего ценивший дисциплину и послушание, не составил плана воспитания будущего императора, как это делал В. А. Жуковский для сына Николая I — цесаревича Александра Николаевича. «Мне кажется, — вспоминал Н. А. Епанчин, — что не было достаточного наблюдения за работой преподавателей и вследствие этого в образовании цесаревича были существенные пробелы, даже в то время, когда ему шел двадцать шестой год и когда волею судьбы ему суждено было в ближайшее время вступить на престол». Г. Г. Данилович, впрочем, и не мог «достаточно» наблюдать за работой преподавателей — в семье Александра III на него смотрели только как на инспектора классов, то есть своего рода классного надзирателя; императрица звала его просто «Гоша», неоднократно и при детях позволяя насмешки в адрес генерала.
Не имея системы, которой можно было бы придерживаться в деле воспитания наследника престола, генерал пытался в силу своего разумения расширять знания великого князя (однажды, например, поставил в классной комнате скелет — для лучшего изучения анатомии). Несерьезное отношение к педагогическим вопросам отмечал и близкий к императорской семье граф С. Д. Шереметев, утверждавший, что не было человека, сочувствовавшего назначению Даниловича воспитателем великого князя. Александру III все это было известно — гофмаршал двора генерал В. В. Зиновьев по этому поводу даже специально разговаривал с ним. Но ничего не изменилось: не имевший влияния, не пользовавшийся авторитетом у своих воспитанников, Данилович, тем не менее, в течение всего курса образования цесаревича оставался его наставником. Даже если согласиться с современниками, писавшими о «навязывании» генерала Даниловича Александром II, то непонятно, почему его не сменили после трагической кончины императора. Новый самодержец, скорректировавший «сценарий власти» своего отца и отдававший предпочтение формам Московской Руси (в их псевдославянофильской интерпретации), оставил прежнего воспитателя своего сына и наследника, при том что «всем своим прошлым, всеми связями и сочувствиями Данилович принадлежал Западу»!
Логичного объяснения этому дать невозможно, но все-таки показательно, что С. Д. Шереметев назвал его фатальной личностью («Один этот вкрадчивый, слащавый голос чего стоил! — писал граф. — Это однообразное отчеканивание слов и „иезуитские“ замашки! Они не прошли бесследно»). Даниловича действительно часто называли «иезуитом». «Даниловичу император Николай II обязан всем своим моральным обликом, — писал генерал А. А. Мосолов, — та необыкновенная сдержанность, которая была основным отличительным признаком характера Николая II, несомненно, имеет своим источником влияние Даниловича». Даже кончина восьмидесятилетнего генерала (в апреле 1906 года) не вызвала у современников сочувствия. «Не много пользы принесло царю его воспитание, — записала в дневнике свое мнение хозяйка «правого» политического салона столицы А. В. Богданович, — не сумел он у царя развить самостоятельности». О какой самостоятельности можно было говорить, если, по мнению преподавателей цесаревича, в частности преподавателя тактики генерала Гудим-Левковича, Данилович делал из своего питомца «умеренного, аккуратного старичка, а не бойкого юношу»![13] Правда, было одно обстоятельство, которое не стоит игнорировать: генерал Г. Г. Данилович «внушил, что чудодейственная сила таинства миропомазания во время Св. Коронования способна была даровать будущему Российскому Самодержцу все необходимые познания», — писал великий князь Александр Михайлович. Подобное «внушение» могло воспитать в цесаревиче веру не только (и не столько) в получаемые знания, без которых править огромной империей невозможно, сколько надежду на их восполнение чудесным образом — посредством религиозного акта коронации.
Беспрекословное подчинение воле родителей (то есть воле отца) с течением лет стало самой «яркой» чертой характера наследника, жизнь которого и после достижения совершеннолетия (для наследника наступавшего в 16 лет) не изменилась. Примечательно, что по достижении этого возраста наследник имел право получать из Государственного казначейства 300 тысяч рублей ежегодного содержания, но Александр III решил, «что эта трата лишняя и что наследник может продолжать жить по-прежнему в родительском доме»[14]. Это свидетельствовало не только о бережливости царя, но и о том, что своего сына он считал недостаточно взрослым для самостоятельной жизни.
Но вернемся к вопросу об образовании Николая Александровича. Первоначально учебе отводилось двенадцать лет: первые восемь посвящались предметам гимназического курса, последние — так называемому «курсу высших наук». Впоследствии «по причине обширности и сложности курса высших наук» был добавлен еще один год для занятий. В программу гимназического курса внесли некоторые изменения — вместо древних языков преподавали элементарные основы минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии (что, как уже говорилось, и привело к появлению возмутившего придворных скелета. «Что он его (наследника. — С. Ф.) готовит в повивальные бабки, что ли?» — возмущался Даниловичем генерал Зиновьев).
Дополнительно изучались английский язык, политическая история, русская литература, французский и немецкий языки. Так говорили официальные справки. Что касается современников, то, по мнению генерала Н. А. Епанчина, Николай II хорошо владел французским и английским, а немецким — слабо (как и все дети Александра III). Степень «хорошего» владения проверить по воспоминаниям вряд ли возможно, но известно, что для Николая II английский язык был таким же родным, как и русский. «Накануне окончания образования, — вспоминал друг детства цесаревича великий князь Александр Михайлович, — перед выходом в лейб-гусарский полк [будущий царь] мог ввести в заблуждение любого оксфордского профессора, который принял бы его… за настоящего англичанина». Но, по утверждению Александра Михайловича, цесаревич так же хорошо владел немецким и французским языками. Думается, что член дома Романовых был осведомлен лучше, чем генерал Н. А. Епанчин.
Однако важнее, думается, иное — не путать воспитание и образование, причем четко представлять, что общее образование для монарха не менее важно, чем образование «специальное» — в условиях российского самодержавия предполагавшее приоритетное внимание к военным дисциплинам. Но обо всем по порядку.
Французский и немецкий языки в эпоху Александра II при дворе были распространены не меньше, если не больше, чем русский. Поэтому члену дома Романовых изучать их было так же легко (или, если угодно, так же трудно), как родной язык. Другое дело — английский. В середине XIX века он только получал «права гражданства» при дворе, хотя многие его представители знали английский прекрасно. И все же для занятий в то время специально отбирались такие учителя (разумеется, носители языка), которые могли бы совмещать функции педагога и воспитателя. Таким человеком и был Карл Осипович Хис (Heath) (или Гис, как его называли в России) — англичанин, живший в империи с 1850 года. С 1856 по 1878 год он преподавал английский язык и литературу в Императорском Александровском лицее, где его заметили и пригласили в Императорский дом. Он преподавал английский язык детям Александра II — Сергею, Павлу и Марии, будущему поэту КР — великому князю Константину Константиновичу и, в дальнейшем, великому князю Николаю Александровичу. Именно Хису последний самодержец был обязан блестящим знанием английского языка — поэтому-то В. П. Обнинский и писал о «подстрочном переводе» английских фраз в русских речах Николая Александровича.
