день вызвал Резо Габриадзе для совместной работы. Меня он не отстранил, хотя Резо было вполне достаточно. Мы сели писать втроем, работали в гостинице «Россия». Я сидела в номере Резо за письменным столом. Передо мной стояла пишущая машинка. В окне виднелся лозунг, выложенный электрическими лампочками: «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». Выключенные лампочки были серые. Вечером они зажигались и ярко сверкали. Это значит шесть часов. Конец рабочего дня.
Обедали мы в гостиничном буфете: сосиски с горошком. Очень вкусно, когда хочется есть.
В чем состоит человеческое счастье? Есть, когда хочется есть, спать, когда хочется спать, и все остальное, когда хочется. Когда осуществление совпадает с желанием.
У Данелии болели зубы. Их следовало лечить, но он не захотел тратить время, пошел к врачу и за один прием выдрал восемь больных зубов. В номере гостиницы он сидел, сунув в рот шарф. Шарф был красно-черный, мохеровый, волосатый. Данелия дышал через шерсть, согревал рот. Габриадзе меня недолюбливал, не хотел делить со мной грядущий успех, а успех был гарантирован. Там, где Данелия и Габриадзе, иначе быть не может.
Я тоже была уместна. Данелия привык со мной работать, мы понимали друг друга с полувзгляда.
Все, что я предлагала, Габриадзе критиковал. Говорил: «Это журнал “Юность”», – делая ударение на букве О.
Данелия находился в сложном положении. Ему надо было защитить меня и не потерять Резо.
Однажды мы бросили работу и пошли гулять втроем. Это был какой-то парк. Мы сели на сваленное дерево. Мимо прошли негритянка и двое негритят дошкольного возраста – мальчик и девочка. Дети бежали, перегоняя друг друга.
Резо спросил:
– А негритянские дети бывают смешные?
– Что ты глупости говоришь? – хмуро сказал Данелия. – Конечно бывают…
Не знаю почему, но я запомнила эту прогулку. Лето, сваленное дерево, прямая негритянка. Мы молодые. Вся жизнь впереди.
Началась съемка «Мимино».
Данелия познакомил меня с Фрунзиком Мкртчяном.
– Познакомься, – сказал он. – Это автор сценария.
Фрунзик внимательно посмотрел на меня и сказал:
– Похожа…
Казалось бы, как может живой человек походить на сценарий? Сценарий – это рукопись, собранная в брошюру. А я – молодая женщина на каблуках. Что общего? И тем не менее общее есть. Атмосфера. Излучение. Фрунзик почувствовал родство. Таким чутьем обладает только тонкий человек. Я оценила Фрунзика.
Позже он подплыл ко мне и таинственно проговорил:
– Приходи ко мне в гостиницу.
Я удивленно посмотрела.
– Женюсь, – добавил Фрунзик.
Я ничего не ответила. Тоже мне, жених нашелся: выпивоха и уродец. Но это не совсем справедливо. Фрунзик был красивый уродец или уродливый красавец. В нем сочеталось одно и другое. Выразительные глаза как будто стекали вниз. Море обаяния.
Снимали сцену ресторана в гостинице «Россия». По сюжету Фрунзик зубами поднимал с пола платок. У него не получалось.
Данелия подошел к нему и строго сказал:
– Ты пьяный, и это заметно. У тебя договор на пятнадцать съемочных дней. Так вот, пятнадцать дней ни капли в рот. Потом делай что хочешь. Понятно? Иначе я сниму тебя с картины.
Прошло пятнадцать дней. Фрунзик подошел ко мне и доверчиво сообщил:
– Знаешь, я две недели не пил. Так хорошо себя чувствовал… – Помолчал и добавил: – Теперь я понимаю, почему эти бездарности весь мир завоевали…
Кого он имел в виду?
Однажды кто-то спросил у Мкртчяна:
– А как твое полное имя?
– Фрунзе.
– Так это же фамилия. Был такой красный командир. Его Сталин ухайдакал.
– И что теперь? – не понял Фрунзик.
– Найди себе нормальное человеческое имя и поменяй в паспорте.
Фрунзик задумался. Ему припомнилось старинное армянское имя: Мгер. Подходит к фамилии Мкртчян: единственная гласная среди согласных.
Фрунзик поменял паспорт, и в титрах стало появляться новое имя: Мгер Мкртчян.
Киношный народ удивился. Стали спрашивать:
– А кто это, Мгер?
– Так это же Фрунзик, – догадывались киношники.
Зрители даже не заметили перемены. Для зрителей Мгер был и остался Фрунзиком.
В конце концов Мгер отпал за ненадобностью.
Было во Фрунзике что-то детское, трогательное. Талант – это отсвет детства в человеке.
Я запомнила рассказ Фрунзика об отце.
Отец воевал в Великой Отечественной войне с Гитлером. Его ранило. Госпиталь. Какой-то городок на линии фронта. Немцы прорвали оборону и идут вперед. Надо отступать.
В госпиталь пришло распоряжение: раненых рассортировать. Кто может идти – взять с собой. Остальных – застрелить. Немцам не оставлять.
И вот главврач госпиталя идет вдоль коек, чтобы определить, кого можно взять, кого нет.
Молодой отец Фрунзика – копия Фрунзик, вернее, наоборот. Он смотрит на врача своими огромными, стекающими вниз глазами. В его глазах страх и мольба. Можно себе представить, ЧТО чувствовали раненые на этом обходе.
Врача удивило непривычное лицо. Он спросил:
– Ты кто?
– Армян.
– А кто это? – не понял врач.
Как ответить на такой вопрос? Отец стал перечислять выдающихся армян:
– Сарьян, Сароян, Хачатурян, Капутикян, Амбарцумян.
Отец набрал десять фамилий и замолчал. Больше он никого не знал. «Армяне кончились», – подумал он.
Судя по тому, что отец рассказал эту историю своему сыну, его не отбраковали. Взяли с собой. Он остался жить. Но какие пропасти войны обнажает эта короткая история и как сплетены в ней смешное и трагическое.
Смешное и трагическое – это и есть Фрунзик Мкртчян.
В сценарии был эпизод: в лифте стоят два японца. Входят наши герои: Буба и Фрунзик.
Японцы снизу вверх смотрят на вошедших. Один другому тихо говорит:
– Как эти русские все похожи друг на друга.
Для нас, русских, все азиаты на одно лицо. И то же самое для азиатов: все русские похожи друг на друга. Хотя наши герои совершенно не похожи: один грузин, другой армянин, один красавец, другой – отнюдь.
Настал день съемок. Директор картины привел двух казахов.
– Кого ты привел? – возмутился Данелия. – Тебе было велено достать японцев.
– А где я их возьму? – спросил директор.
– Где хочешь. Езжай в японское посольство и привези двух нормальных японцев в нормальных костюмах.
Казахи виновато моргали. Они, конечно, были узкоглазые, но это и все. Капитализмом от них не пахло.
Отложили съемку на завтра. А завтра в гостинице случился пожар. Это был известный пожар, о котором говорили по радио и показывали по телевидению.
Руководство гостиницы решило, что виновата съемочная группа. Были включены мощные приборы, которые привели к короткому замыканию. Так это или нет – неизвестно, но на другой день группу в гостиницу не пустили.
Два натуральных японца, одетые с иголочки, остались за дверьми гостиницы. Мерзли, ничего не понимали, но молчали вежливо.
Данелия стал умолять швейцара, чтобы
