Случай у станции метро
В первой половине погожего летнего дня Беседовский и Лаго пошли к оптовику, чтобы поговорить относительно кредита для закупки газетной бумаги. Погода была превосходной, и они решили пройтись пешком. По дороге завязалась одна из тех незлых пикировок, к которым склонны некоторые мужчины в свободное от службы время. Инициатива «подзавести» собеседника неудобными вопросами принадлежала Лаго, хотя обычно он был осторожен и никаких фамильярностей себе не позволял:
— Милостивый государь, Григорий Зиновьевич, хомо сапиенс — существо крайне несовершенное и зачастую пакостное. Человек способен ради своей сомнительной выгоды сделать гадость другому, и все заповеди в этот момент он забывает. И вообще у нас на Руси зачастую некто «он» хочет стать не таким же богатым, как сосед, для чего потребны старание и труд, а желает, чтобы соседушка стал таким же бездельником и, следовательно, бедным, как он сам. Человек набит дрянью, которая ползет откуда только можно...
— Ну зачем этот натурализм и, я бы сказал, вульгарность, вот уж не ожидал от вас.
— Почему же натурализм, просто физиология. Не забывайте, что я ведь медик по образованию. Конечно, грех роптать на Всевышнего. Но человек все же конструкция не лучшая. Вон у козы, например, насморка, видно, не бывает, да к тому же она дает молоко, шерсть и мясо. Кстати, вы знаете, как готовили изысканное блюдо своим ханам монгольские воины? Набивали брюхо козленка крупной речной галькой, раскаленной на костре, и зарывали на некоторое время в землю. Не пробовал, но, полагаю, вкусно. У нас в полку служил унтер-офицер из Кяхты, он и рассказывал.
— При чем здесь какие-то козы, Азия? Мы с вами в Европе. Согласитесь, что человек — это интеллект, высшая форма организации материи и прочее.
— Хм. В физиологии все хотя бы можно так или иначе измерить, определить с помощью системы мер и весов, на худой конец диагностировать, а в вашей высшей материи как раз больше всего дурно пахнущего с самыми печальными последствиями для человечества. И диапазон проявлений этого феномена — от малых, как бы индивидуальных и частных, значений до гигантских масштабов. Вспомните хотя бы инквизицию. Заметьте при этом, что безбожник зачастую чище, чем истовый служитель культа.
— Вы передергиваете, есть совсем другие примеры.
— Ничего подобного, я только констатирую факты. А потом вы же не будете отрицать, что даже один и тот же поступок какой-то группой людей может быть оценен как приверженность истине, а другой — как предательство. При чем тут интеллект и кто судья?
— Ну хорошо, что-то рациональное в ваших размышлениях, возможно, и есть, только не надо ничего абсолютизировать. Главное, чтобы люди и человечество совершенствовали себя.
— А я этого вовсе не отрицаю, только говорю, что на планете Земля много недоброго, а хотелось бы, чтобы зла было поменьше.
Они уже подходили к станции метро «Одеон», когда Беседовский неожиданно дернул Лаго за рукав и каким-то неестественным, немного испуганным голосом произнес:
— Голубчик, Борис Федорович, что же это такое? Видите вон того мужчину в коричневом пиджаке?
Действительно, так одетый человек поднимался по лестнице, вернее, уже выходил из проема станции подземки.
— Ошибки быть не может, я знаю его. Это Карл Янссон, я много раз видел его в полпредстве, когда работал в Японии. Он был там по линии Коминтерна.
— Ну так что же такого, — Лаго еще не отошел окончательно от философско-полемического настроения. — Тогда работал в Токио, теперь здесь, в советском посольстве.
— Нет, нет. Я посольских знаю наперечет, слежу за этим. Он в Париже наверняка нелегально. Бог ты мой, надо бы позвать полицию. Когда не нужно, она на каждом шагу, а сейчас, как назло, никого нет. Прошу вас последить за ним, а я попробую дозвониться до нашего друга в «Сюртэ».
С этими словами Беседовский быстрыми шагами направился к входу в метро, очевидно, надеясь воспользоваться служебным телефоном дежурного по станции: в экстренных случаях такое допускалось.
Лаго рисковал, сильно рисковал. Правда, он уже приготовил «отходную»: скажет, что хотел заговорить с опознанным Беседовским коминтерновцем-нелегалом, чтобы выиграть время. Он последовал за человеком, которого Беседовский назвал Янссоном, а тот, слегка оглядываясь, подошел к цветочному лотку, затем повернул в другую сторону и пошел в направлении кафе «Карильон».
Лаго действовал решительно и быстро. Он вошел вслед за незнакомцем в кафе. Тот стоял совсем рядом, по-видимому, выбирая наиболее удобный столик. Лаго тихо обратился к нему, назвав по имени, и произнес всего два слова: «Будьте осторожны». И тут же вышел.
Через пару минут появился озабоченный Беседовский. Но Лаго к этому времени уже занял свою позицию наискосок от входа в кафе, контролируя выходящих.
— Нашего друга нет на месте, но его помощник сказал, что выезжает.
— Так надо было затеять какую-нибудь потасовку, и хозяин сам вызовет полицию. Это, наверное, проще.
— Я не люблю таких экстравагантных выходок. Да потом неизвестно, чем все это обернется. Генералов крадут посреди дня в центре Парижа! Впрочем, вы, наверное, правы, в экстремальных случаях нечего миндальничать. Пойдемте и потребуем, чтобы хозяин вызвал жандармов. Наверное, у господина товарища здесь встреча.
Они заглянули в кафе, но человека там не было. Беседовский недоуменно озирался. Чтобы снять с себя подозрения, что он «прохлопал» добычу, Лаго обратился к гарсону:
— Мы первый раз у вас, хотим зайти вечерком, здесь очень уютно. А как же вы завозите провиант, посуду и прочее? Подъезд весьма неудобен.
— Вообще-то мы занимаемся этим в ранние часы, а так у нас есть дверь из кухни, поэтому проблем нет и никаких неудобств посетителям мы не доставляем. Милости просим, господа.
Оказывается, Коминтерн знал даже о планировке парижских кафе-шантанов.
Беседовский сказал, что ему в любом случае придется подождать сотрудников «Сюртэ», а Лаго направился в редакцию.
Об инциденте было сообщено в Центр.
ИНО попросил члена исполкома Коминтерна Пятницкого выяснить, известен ли там сотрудник по фамилии Янссон, и если да, то имел ли с ним место случай, когда неизвестный предупредил его об опасности. Ответ пришел не сразу. Но был положительным. Очевидно, Янссон выполнял очередное задание за рубежом. Он подтвердил, что в Париже незнакомец, обратившись к нему и назвав его подлинное имя (во Франции он находился под другой фамилией), предупредил о якобы грозящей опасности. Янссон немедленно покинул кафе и недоумевает, как это могло получиться, в первый момент даже решил, что это просто провокация. Слежки за собой он не замечал, из Франции выехал тоже благополучно. Сказал, что если это сделал кто-то из доброжелателей и имел на это основание, то он до конца дней своих будет признателен тому человеку, настоящему товарищу, который спас его от ареста.
