Я еле удержался от соблазна откусить кусочек от ее тела и груди, наклонился, поцеловал в сладкую складку между ее грудями, поцеловал в губы, обещав позвонить, и мы расстались.
Приехал Володя. Я отдал ему ключи и, ничего не рассказав, пришел домой. Одиночество охватило все мое существо. Черт побери! У нее, видите ли, все болит. В конце концов, ты имела дело со страстным мужчиной. Я много знавал женщин и видел, какие они были по утрам радостными, наводя марафет, и какими они были колкими и раздражительными после проведенной плохой ночи. Если были счастливы, то, наверно, благодарили меня как хорошего садовника, который никогда не забывал орошать их садик по утрам, как и полагается в молодости всем делать. Иди к черту со своими болями! Станешь старушкой и будешь звать меня: «О, Ферри, приди ко мне и наломай, как следует, мои косточки». Но я не приду. У меня у самого болят все косточки, только не из-за Секса, а из-за старости. Поздно-поздно, Зоечка! Если держишь все в голове, чему я тебя научил, то и наслаждайся сном, если, к большому счастью, он придет к тебе. Пришла серая, безысходная пора. Пришли сумерки жизни, и ты никогда не присядешь на мужской член…
Итак, после горестного расставания я просидел дома четыре дня один. Занимался чтением. Я большой книголюб. Книги читаю за один-два дня. Затем я подумал: «А ну все это к черту! Книги останутся на сотни лет, а молодость моя через десяток лет уйдет в небытие». За эти дни я придумал замечательную идею и решил воплотить ее в жизнь. Вечером я перешел улицу Горького и увидел моих четырех друзей, по которым очень соскучился. Володя, Женя, Александр и Виктор стояли, как всегда, в восемь часов вечера около памятника Долгорукому на «Бродвее». «Ферд! Ну, наконец-то! Мы по тебе соскучились. Не заходили, потому что не хотели тебе мешать с Зоечкой». Прежде чем приступить к изложению моей замечательной идеи моим друзьям, я немножко отвлекусь. Я уже писал о нашей главной улице, улице нашей юности. Еще раз напишу.
Начиная от Центрального телеграфа, стояли мощные красивые дома вплоть до Моссовета. Цоколи их были на высоту человеческого роста облицованы красно-серым гранитом, тем самым, который Гитлер готовил для себя, привезя его из Карелии. Победитель привез этот изумительный гранит из Германии и облицевал дома, включая высотки. Эти дома занимали высшие «бонзы» государства, холуи, вылизавшие Сталину жопу, хотя тоже до поры, до времени, а затем частенько попадали на нары.
Права «Бессмертная Библия» – «Доносчику – первый кнут». Они, эти коммунисты, делавшие власть для тирана, и получили по заслугам за то, что замучили великий народ и довели его до крайней нищеты. Я помню, как в 1946-м году пленные немцы, обычные ребята, работяги, вовлеченные подлецами в этот Ад, начали строить дома для высших воротил этой власти. «Здравствуйте, меня зовут Фердинанд», – это говорит им мальчик одиннадцати лет.
«А меня – Курт, Фриц», – отвечают они. В них, запуганных до смерти, возникает какое-то оживление. «У тебя немецкое имя», – говорят они. «Да, папа у меня немец». Между нами возникает доверие. За три года плена они научились говорить на ломаном русском языке. Я им рассказываю мою трагическую историю: папу забрали, дядю забрали, маминых подруг забрали и расстреляли. Охранники – два-три человека с автоматами – топчутся вдалеке и разговора нашего не слышат. Война закончилась, и что говорят мальчишки с немцами, они не слышат, да их это и не интересует. Им бы скорей домой по своим бабам.
Я протягиваю пленным пару кусочков заскорузлого плесневого хлеба. Своими заскорузлыми пальцами, разъеденными цементным раствором, они берут эти корочки и сосут. Сволочь Сталин, если для тебя строят дома, то корми хотя бы тех, кто строит. Что же ты мучаешь ни в чем не виноватых ребят голодом… Ты же подонок и сволочь. Такие мысли мелькают у меня в голове. Поэтому, когда тиран издох, наступил самый великий праздник для меня, а кругом «быдло» плакало и рыдало. Я чуть не погиб, в 19 лет почти задавленный толпой в марте 1953-го года, но пробрался в Колонный зал, чтобы надсмеяться над этой, для меня дьявольской, рожей, лежащей в гробу, вокруг которого стояли ближайшие дорогие ему палачи русского народа. Сволочь, сволочь, сволочи…
Немцы были очень благодарные ребята и дарили нам самодельные ножички с ручкой из цветного плексигласа. Один из них я сохранил с той поры. В 1957 году правая сторона улицы по вечерам была заполнена веселой гуляющей молодежью. Кипела жизнь, особенно в весенние и летние месяцы.
Нищие девчонки и мальчишки, надев на себя самое лучшее из самого худшего, спешили на «Бродвей». Было очень много девочек и мальчиков возраста от 16 до 25 лет. Спешили погулять, посмотреть на нищие витрины, познакомиться по чистой дружбе. Но были охотники и охотницы до Секса.
Для нашей компании, как ни странно, лучшими днями для гуляния по «Бродвею» были дни, когда шел нескончаемый дождь. Вот если в этот грустный день мы видели под зонтиком девушку или подруг, гуляющих вместе, то точно знали, что они вышли на охоту.
Наркотиков в те времена мы не знали. Шанс заболеть венерической болезнью был ничтожно мал. Не было условий менять партнера за партнером.
Основой нашей крепкой дружбы была ненависть к Сталину и к системе. Среди нас не было непострадавших. У всех погибли отцы и деды, у всех измученные мамы работали, как волы. Поэтому мы были хорошие ребята, отдававшие мамам все заработанные деньги. Оставляли себе мы самые крохи. Мамы, жертвуя всем, дали нам высшее образование, так никогда не вышли замуж. Вот мы и были хорошо образованы и умны. Но с игрой гормонов в нашем возрасте справиться не могли. Поэтому и занимались, как в России говорят «неприкрытым блядством». Вот мы и выискивали «честных давалок». Наверное, это были девочки, очень похожие на нас. Это было нелегко, не в смысле познакомиться и провести пару ночей, а в том, что не было места, где встречаться можно было чаще, посидеть, послушать музыку, выпить по стаканчику вина, а если можно, остаться на ночь. Туго-туго было с этим делом. «Мама, можно я останусь у подружки ночевать?» Во многих, очень многих коммунальных квартирах, где телефон висел на стене в коридорах, завешанных тазами и велосипедами, раздавался звонок. Ну, как-то девочки все улаживали к нашей великой радости.
Ну вот, я и подошел к своим друзьям. «Ферд! Ты какой-то усталый и бледный, в гробу люди выглядят поприличней». Посмотрели бы на себя. «Блядуны». Они не выглядели лучше, чем я. Сексологи доказали, что у мужчины, проведшего пару бурных ночей, уходило столько энергии, которой бы хватило для разгрузки пары вагонов с дровами. Я вкратце, не углубляясь, рассказал об истории с Зоечкой. Сказал, что оставил ей телефоны всех четверых и что они наверняка поточнее потом узнают, что и как было. Время показало, что все они потом мой путь с Зоечкой прошли. Парни были образованы и умны. «Чуваки», конечно, не растерялись. Расспрашивать, что и как, из-за ревности я не стал. Успела все-таки, прежде чем уйти к барабанщику всех перепробовать. Об этом я не жалел. Счастья тебе, Зоечка!
