— Нет, вы знаете.
— Ах, это нехорошо… мы поступаем очень дурно!..
И, несмотря на все мои просьбы, он ничего больше не хотел сказать. Я расспрашивала его еще о многом, но каждый раз он повторял то же, что и вчера.
— Он богат? — спросила я, наконец.
— Конечно, это всем известно. Он даже гораздо богаче, чем предполагают.
— В чем заключаются его богатства?
— Погодите… У него много драгоценностей. С ним всегда маленький ящичек, полный бриллиантов. Там их на несколько миллионов. В этом его главное богатство.
— А деньги?..
— Он не держит у себя денег.
— Ну, что вы! Если их нет при нем, поищите их в другом месте.
— Он самый молодой в этом монастыре. Тем не менее все относятся к нему с большим уважением. Как странно — он не монах и все же находится в монастыре!
Несчастный Пьетро! Так он теперь у доминиканцев! Но, как бы там ни было, а раз он получил мою телеграмму, он должен был мне ответить. Это ужасно!
О чем он думает?
— Все его думы сосредоточены на браке с вами. Но он хорошо видит, что для этого придется бороться со множеством препятствий. Это будет страшно трудно!.. Тут такая масса препятствий и со стороны национальности, религии…
Я попросила тетю войти и начала расспрашивать о кардинале.
— Это Антонелли, — сказал Алексей.
— Взгляните же, что он делает теперь.
— Я вижу он сидит у стола. Направо от него сидит его секретарь… Они оба заняты.
— Чем?
— Мы поступаем очень дурно. Кардинал был бы недоволен, если бы узнал о том, что мы тут делаем.
— Вы хорошо знаете, что у меня нет дурных намерений.
— Но тут слишком много любопытства. Это дурно… Очень дурно.
— Ну, если бы к вам пришел кардинал, он был бы еще любопытнее меня. Ну, пожалуйста, продолжайте.
— Он вечно занят мыслями о крупных деньгах, которые он отдал куда-то… поместил куда-то… У себя он держит очень мало денег…
— Куда же он поместил свои деньги?
— Ну, нет, этого я вам не скажу. Такие вещи нас не касаются.
— Но я хочу это знать, говорите!
— Его денег нет в Риме. Они в Брюсселе… Большая часть их в Брюсселе.
Это меня удивило. Все говорили, что кардинал хранил свои деньги в Англии.
— А кроме того?
— В Вене, в Австрии.
— Сколько?
— Я не вижу, но их там больше, чем предполагают.
Я настойчиво требовала, чтобы он назвал точную цифру его денег, но он не хотел.
— Завещание он составил?
— Да, восемь лет тому назад.
Пьер говорил мне об этом. Он сказал мне также, что с тех пор кардинал сильно изменил это завещание?
— Что же написано в этом завещании?
— Вы задаете мне нехорошие, непозволительные вопросы.
— Я пришла сюда с целью непременно узнать все это. Говорите!
— Я должен вам прежде всего сказать, что он сильно изменил завещание за эти восемь лет… Да, очень сильно…
— Но вы все таки видите, что он рассчитывает сделать со своим состоянием? Как он его распределил?
— У кардинала ум глубокий и слишком скрытный, даже для меня. Я теряюсь… Я не могу точно определить… Да и нехорошо с нашей стороны насильно вторгаться в его тайны. Ведь вы отлично знаете, что он был бы очень недоволен, если бы знал, что мы тут делаем.
— Понятно. — Тем не менее я продолжала настаивать до тех пор, пока он наконец сказал:
— Я скажу вам только, что его состояние разделено… Постойте… Оно разделено на четыре части… да, так, на четыре части… Две части крупные, другие две далеко меньше…
Он не хотел мне сказать, для кого предназначались первые. Ему очевидно, ясно было, что они предназначались не для Пьера. Что касается деления на четыре части, о котором он говорил, то это возможно, так как у кардинала четыре наследника: Августино, Доменико, Паоло и Пьетро.
С большим трудом удалось мне заставить его говорить. Он все твердил, что мы поступаем дурно, что мы не имеем права вмешиваться в такие интимные дела. Я все-таки заставила его сказать мне:
— Самую значительную долю состояния кардинала получит его племянница. Много денег получит от него еще графиня?..
Не ошибайтесь только, дорогие читатели: Алексей отгадывает не будущее, а завещание и мысли кардинала. Каждый раз он повторял, что не может видеть того, чего я от него добиваюсь, что это дурно, что я утомляю его и что он больше не в силах говорить.
— Я не Бог, твердил он.
Тут я оставила его, и мы поехали к другой ясновидящей, madame Абель. Живет она по улице Жан-Жак Руссо, № 61. Никогда в жизни я не видела более ужасных, грязных квартир. Мы проходили через столярные и кузнечные мастерские, пробирались по разным дворам и лестницам. Наконец, мы очутились в комнате, где две женщины заливались каким-то блаженным смехом юродивых; тут же сидел какой-то мрачный старик в черной бархатной шапочке.
Моим первым ощущением при виде их было ощущение страха: мне казалось, что меня убьют. Я даже подумывала о том, чтобы позвать на помощь столяра и кузнецов.
Когда мнимую ясновидящую загипнотизировали, я дала ей портрет.
Она спросила меня, где именно происходит действие, где живут эти люди:
— Но ведь мысленно я вас туда и направлю!
— Нет, нет, вы должны назвать местность, и тогда я сейчас же буду там… Я всегда так делаю…
— Ну, попытайтесь все-таки!
— Я на севере.
— Из чего вы это заключаете?
— Я чувствую это по воздуху той местности. Я вижу юношу… у него каштановые волосы…
Словом, она сказала мне, что кардинал любил меня, что теперь он меня больше не любит, что у него недавно было воспаление легких и что сейчас он находится взаперти.
— Где?
— Позвольте… Это не больница, это большой дом.
«Хорошо», подумала я: «теперь пойдет лучше».
— Это… — продолжала женщина, — это… нечто вроде дома умалишенных.
Господи! Это Ватикан-то дом умалишенных!
— Скажите мне, что он делал в понедельник? — спросила я, смеясь. Алексей видел его в понедельник на собрании.
— В понедельник? Ага, в понедельник вечером ему удалось бежать! Но… его снова запрятали.
Бедный кардинал! Сумасшедший дом после такой блестящей карьеры!
С нас взяли 20 франков за этот прекрасный сеанс. Я не посмела возражать: я была счастлива, что выбралась оттуда живой и невредимой.
Мама прислала мне письмо от Л. и говорит, что считает его одним из моих наиболее преданных поклонников. Он жил в Ницце и бывал в тамошнем обществе. Несмотря на свою толщину, он остроумен и любит посплетничать. И если бы о нас, действительно, злословили, как я это предполагала, то он не был бы так любезен со мною теперь.
