О блаженной Ксении и в Ленинграде никогда не переставала передаваться из уст в уста молва, что она исцеляет, отводит беду, помогает найти выход в безвыходной ситуации. К ней всегда можно было прийти почти безнаказанно — к часовне на Смоленском кладбище и тайно помолиться.
Память о блаженной в советские времена решили искоренить основательно. В 1957 году в часовне, где похоронена святая, собрались открыть сапожную мастерскую. Могилу Ксении замуровали, соорудили над ней постамент. На этом постаменте и работали мастера. Словно на трясине… Ни одного гвоздика не дала вбить им Христова угодница — все валилось из рук.
Тогда решили наладить производство статуй типа «Женщина с винтовкой», «Девушка с веслом». Опять — недоумение… Сколько раз, бывало, крепко-накрепко запрут мастера часовню-мастерскую, а утром приходят — статуи вдребезги! Настоящая хозяйка никогда не покидала своего дома и творила такие «чудеса».
Многие из верующих искренне считают, что часовню «спас» от окончательного закрытия или — что хуже — от сноса А. Н. Косыгин. На Смоленском кладбище похоронены его родители, он часто навещал их, и потому место это было под особым покровительством властей.
Тысячи людей, верных и верующих, восстановили историческую справедливость в отношении подвижнической жизни Христа ради юродивой Ксении Петербургской. Она вернулась к людям, когда на Поместном соборе Русской православной Церкви в 1988 году состоялась канонизация блаженной Ксении, она была причислена к лику святых.
Спасение девушки от несчастного замужества
Вначале XIX века в Петербурге проживала богатая вдова генерал-лейтенанта, принадлежавшая к хорошей фамилии. Эта вдова очень уважала память Ксении блаженной, много сделала для сооружения на ее могиле первой часовни — той самой, которая спасла святыню от разрушения во время страшного наводнения 1824 года.
У этой вдовы была взрослая дочь-невеста. Вскоре после сооружения часовни со вдовой и ее дочерью познакомился один полковник. Он стал часто бывать в их богатом доме, сблизился с девушкой и сделал ей предложение выйти за него замуж. Предложение было принято, назначен день свадьбы. В связи с предстоящим событием мать и дочь съездили на могилу блаженной Ксении, отслужили по ней панихиду и долго молились, чтобы она помогла в столь серьезном жизненном шаге.
Все, знавшие вдову и дочь, искренне радовались будущему счастью молодой девушки. И действительно: обрученные — и жених, и невеста — оба были молоды, красивы, обладали значительными средствами. Все сулило им безмятежное счастье.
— Должно быть, по молитвам рабы Божией Ксении, которую они так любят и почитают, Господь послал девушке такого видного жениха, — говорили все знавшие вдову. — Видно, молитва Ксении угодна и сильна пред Богом, и за любовь к себе вдовы она платит своей любовью…
Все это было действительно так. Только любовь блаженной выразилась совершенно иначе, чем думали люди…
Накануне свадьбы жених отправился в Главное казначейство, чтобы получить там большие деньги. В казначействе полковник, подготавливая документы, не заметил, что часовой устремил на него удивленный, пристальный взгляд. Внимательно всмотревшись в полковника и, по-видимому, узнав его, часовой быстро пошел к казначею и тихо сказал ему:
— Ваше благородие, этого человека, — кивнул он на полковника, — нужно сейчас же арестовать. Я знаю его. Разрешите мне сказать ему несколько слов.
Казначей в недоумении взглянул на ничего не подозревавшего полковника и сказал часовому:
— Говори…
Часовой приблизился к полковнику, еще раз пристально взглянул на него и без соблюдения чинопочитания спросил его:
— А ты, братец, как сюда попал?
Услышав эти слова, полковник побледнел и выронил из рук свои документы. Присутствующая публика, пораженная выходкой часового, тотчас окружила полковника.
— Ваше благородие! — громко сказал часовой, обернувшись к казначею. — Это не полковник, а беглый каторжник. Несколько лет тому назад я как конвойный сопровождал его в Сибирь на каторгу. И теперь узнал его. Я не ошибся.
Мнимый полковник очень испугался, выдав себя с головой. Поняв, что отступать некуда, он сознался: действительно, был каторжником и недавно бежал из Сибири. Его рассказ ужаснул слушателей:
— Убежав с каторги, я долгое время, измученный, холодный и голодный, блуждал по тайге. Наконец мне удалось перейти Уральские горы. Однажды шел я по лесной дороге, еле-еле передвигая ноги. Вдруг чувствую — догоняет меня в повозке, запряженной в одну лошадь, какой-то офицер. По погонам я узнал, что это полковник. Не желая сталкиваться с кем бы то ни было, я отошел в сторону от дороги и пошел своим путем дальше, не обращая на офицера никакого внимания и думая, что он меня не заметил. Но я ошибся. Полковник меня заметил. Он подозвал меня к себе, расспросил, кто я такой, и, определив во мне интеллигентного человека, сжалился и пригласил в свою повозку.
Что тут дальше рассказывать? Мы ехали самым густым лесом… Сколько здесь не кричи — никто не услышит и никакой помощи не дождешься… Словом, воспользовавшись удобным случаем, я зарезал и сердобольного полковника, и его кучера. Потом полковника раздел, надел его платье на себя, присвоил себе его документы и деньги, убитых сбросил с повозки и ускакал. Добравшись до Петербурга, мне, как ловкому и бывалому человеку, да еще при всех документах, легко удалось выдать себя за того полковника. Я познакомился с генеральской дочкой, и завтра должна уже была состояться моя с ней свадьба. Но, видно, Господь услышал молитву сироты-невесты и избавил ее от замужества со мною. А кабы не этот часовой, я завтра бы уже был женат…
Мнимого полковника тут же в казначействе арестовали, судили и из-за многочисленности его преступлений приговорили к смертной казни.
Вот как блаженная Ксения любит любящих ее!
Помощь ветерану
Подполковник Владимир Иванович Никольский, состоявший на службе в 93-м пехотном полку с 1873 года, поверил в молитвы рабы Божией Ксении после своего удивительного исцеления.
— В течение многих лет, еще со времени сидения на высотах Шипки, при защите от турок горы св. Николая, а затем и из-за многих других обстоятельств походной своей жизни я часто простужался. Но, не любя лечиться да и не имея на то достаточно времени, запустил болезнь до того, что доктора послали меня на сакские грязи в Крым. Ездил я в Саки три раза, но каждый раз после возвращения снова простужался, болел все еще сильней. После третьей поездки болезнь так усилилась, что я с трудом передвигал ноги. Врачи и профессора, к которым обращался, осмотрели меня, пожимали плечами и говорили все почти одно и то же:
