- Твой Жлоба носил бы сейчас генеральские погоны...
Дед крикнул:
- И самого Жлобы нема, и Ковтюха, и Приймака нема... Оце булы козакн! Та хиба воны пустылы бы аспида аж на Кубань? Та в жисть цего не было бы!
- Война другая, дед...
- Погана война! Трех сынов побылы, Сам звидкиля будешь?
- С Кубани. - Я назвал станицу. - Слыхал про такую?
- Та чув. Кажут, што глуха. Тамочки кочубеевцев богацко.
- Знал кое-кого.
- Про Лысенко чув?
- Видал, как хоронили. На маневрах погиб.
- Це мий эскадронный. Рубака! - Старик стал добрее, позвал к столу. Вечерять будем. Рыбка свиженька...
Через неделю к нашей хатенке подкатил "виллис" с щеголеватым майором и незнакомым мне подполковником, который тут же подал руку:
- Адъютант командующего. Прошу - усаживайтесь.
Доехали за считанные минуты. Адъютант привел меня в свою комнатушку.
- Прошу обождать.
Волнуюсь, стараюсь вспомнить все, что знаю об Иване Ефимовиче Петрове. Первым делом вспомнились те деловые шифрограммы, которые шли в наш лес из Севастополя за его подписью. В них за скупыми строками стояло уважение к нам, к нашей борьбе. Но еще раньше...
Немцы шли на Ялту. Один из отрядов будущей нашей партизанской бригады был поднят по тревоге и на машинах заброшен на плато ай-петринской яйлы.
Впервые в жизни я занимал боевую позицию. На "ЗИСе" подкатил начальник оборонительного района, представился:
- Командир полка Чапаевской дивизии майор Белаш. - Он стал под низкорослую сосну, гнутую-перегнутую ветрами, оглянулся и резко сказал: Рубеж не годится.
- Я все взвесил, товарищ майор...
- Плохо знаешь немцев. Оставь тут одну роту, всех остальных вон к тем домишкам. Там и окапывайся и огонь нацель на лесную просеку - оттуда попрет их пехтура.
На дороге показались немецкие танки. Моей пехоте с ними ничего бы не поделать, а вот противотанковые пушки, скрытые в зарослях держидерева, прямой наводкой разбили два танка, третий убрался в низину. Пехота пошла на нас оттуда, откуда и ждал ее Белаш. Веерный огонь станковых пулеметов прижал ее к скале Беденекыр и заставил отползти.
Майор пригласил меня на командный пункт. Прикрывшись буркой, устало прилег и, поглядывая на меня, сказал:
- Не смущайся, со временем набьешь руку. На ком и на чем держалась Одесса? Как нам удалось покинуть город, не оставив врагу даже раненой коняки?.. Наша боевая школа началась на румынской границе, мы держались бы там полгода, год... Только по приказу отступили. Нас вел Иван Ефимович Петров! В чем его сила? Нет, ни на Чапаева, ни на Пархоменко не похож образован, интеллигентен, в пенсне с золотой оправой...
- Из учителей?
- Сын сапожника, солдат германской войны. Дослужился до прапора, а в революцию стал коммунистом. Через год комиссар рабоче-крестьянского полка. Из прапорщика в комиссары! Не часто бывало.
За полночь мы услышали далекий скрежещущий звук, рождавший тревогу. Белаш насторожился.
- Под Севастополем! Успел бы туда Иван Ефимович - фашисту города не видать!..
Так я впервые услышал о Петрове...
Вошел адъютант:
- Вас ждут.
Одернул китель, зашагал к кабинету. Адъютант открыл передо мной дверь.
- Разрешите? - сказал я громко.
Иван Ефимович удивленно смотрел на меня.
- Товарищ командующий! Бывший командир партизанской бригады подполковник Тимаков!
Он горячо пожал мне руку:
- Молод, очень молод. - Лицо Петрова как-то внезапно дернулось. - Что ж, война - дело молодых. - Снова тик, подергивание головы, старая контузия, должно быть. - Садитесь, гостем будете. - Он сел напротив. - Хорошо помогали Севастополю.
- Спасибо.
- Это вам, партизанам, спасибо.
Солдат в белом халате, с поварским колпаком на бритой голове поставил между нами поднос с чаем и бутербродами и удалился.
Петров угощал:
- Ешьте, отдайте должное стараниям военторга.
Торопливо вошел адъютант и, склонившись к генеральскому уху, что-то шепнул. Иван Ефимович изменился в лице - посуровел, поднялся и подошел к столику с телефонами. Я встал, но он жестом велел сидеть. Взял трубку:
- Слушаю.
И - тишина.
Я не смотрел на генерала, но чувствовал его напряжение.
Воздух в кабинете словно был наэлектризован. У дверей навытяжку замер адъютант. Командующий откашлялся.
- Мои соображения: город можно взять за трое суток, но будут большие потери. - Он помолчал. - Нет гарантии, что фронт немцы не остановят там, где остановили наш керченский десант в начале сорок второго года. Малой кровью можно освободить весь Крымский полуостров весной во взаимодействии с войсками Толбухина.
Каждое слово он произносил четко, но именно за этой четкостью я улавливал всю глубину его волнения. В кабинете стало еще тише.
- Ясно. До свидания, товарищ Иванов.
Легкий шорох - он положил трубку, но продолжал стоять у аппарата.
Адъютант исчез. Неприятный холодок пробежал по спине. Я неслышно сложил тарелочки на поднос, подобрал крошки.
Петров подошел к окну, стал смотреть на синюю полоску лимана. Широкая спина согнулась, округлилась. Наконец повернулся ко мне:
- Когда ранены?
- В марте сорок третьего года.
- Хочу уточнить: сколько участников обороны Севастополя пробилось в партизанские отряды?
Генеральские глаза требовали правду. Но вместе с тем я понял: он знает ее. Ждал терпеливо, давая время обдумать ответ.
- Одиночки, товарищ генерал.
- Сколько?
- В нашу бригаду пришло до тридцати человек.
- Вас, партизан, трудно было найти?
- Искать было некому, Иван Ефимович. Фашисты опередили: блокировали подступы к лесам. Они расстреливали на месте женщин и стариков, стоило лишь тем выйти в подлесок за хворостом.
- Тяжела твоя правда, партизан. - Он медленно подошел к столу, по-стариковски нагнулся и достал из ящика толстый альбом. - Может, кого узнаете?
На фотографии в группе командиров я увидел знакомого майора.
- Белаш!
- И что с ним? - Глаза генерала с надеждой смотрели на меня.
- Убит на яйле, мы хоронили...
Он мне сейчас почему-то напомнил нашего станичного землемера, только что вернувшегося с поля, где отмерял горластым мужикам наделы. Причина, которая привела меня в кабинет, показалась до того частной, что о ней неловко было и говорить. Я сделал движение, которое можно было понять как немую просьбу: разрешите удалиться? Однако Петров потребовал:
- Выкладывайте о себе все! Не просто же повидать меня явились...
Слишком много я думал об этой встрече, о тех словах, которые скажу.
Он выслушал с вниманием; подумав, сказал:
- Пишите рапорт и ждите вызова через военкомат.
* * *
Я снова в Краснодаре. Боясь пропустить вызов, отсиживаюсь в сырой комнатке один на один с серыми стенами с засохшей геранью на подоконнике. За стеной - женщина. Уходит куда-то утром, возвращается после полудня. Плеск воды; что-то готовит - запах жареного лука просачивается во все щели. У нее, должно быть, тепло, уютно. Иногда приходится с ней здороваться, при встречах уступать дорогу.
