Далее он перечисляет улучшения, которые нужно произвести в отношении помещения, света, воздуха, дезинфекции, и заканчивает настойчивым требованием изменить эту «картину, возмутительную для человеческого чувства».
В 1783 году он участвовал в комиссии по исследованию месмеризма. В то время существовало два мнения об этом предмете: одни отрицали сами факты, подавшие повод к учению о животном магнетизме, приписывая всё шарлатанству и фокусам; другие не только признавали факты, но и объясняли их таинственными силами, действующими вопреки естественным законам. Лавуазье, опираясь на опыты, произведенные комиссией, объясняет явления так называемого животного магнетизма внушением. «Не прибегая к средствам, предписываемым практикой месмеризма, можно достигнуть совершенно тех же результатов, овладев воображением пациента». Это облегчается «склонностью к машинальному подражанию, которое, по-видимому, представляет общий закон организмов». «Магнетизм или, вернее, подражание мы встречаем в театрах, армиях, во время восстаний, в собраниях – всюду с удивлением наблюдаешь результаты этой страшной и могущественной силы».
Современному читателю знакомы эти взгляды; они лежат в основе обширных трактатов о внушении, о роли подражания в общественной жизни и так далее. Но для этого потребовалось целое столетие!
В домашней академической жизни Лавуазье старался, сколько мог, отстаивать независимость этой ученой корпорации. Так, он хлопотал, хотя и безуспешно, о предоставлении академикам права самим выбирать директора; воевал с президентами, которые назначались королем из почетных членов и не зависели от остальных академиков: в 1772-м он энергично восстал против герцога Лаврильера, президента, который покровительствовал своим протеже в ущерб остальным членам. Впрочем, ему не удалось добиться существенных улучшений.
В 1778 году Лавуазье купил имение Фрешин между Блуа и Вандомом за 229 тысяч ливров; затем приобрел и некоторые другие имения (всего на 600 тысяч ливров) и принялся за агрономические опыты, думая, что «можно оказать большую услугу местным земледельцам, давая им пример культуры, основанной на лучших принципах». Он не был безусловным сторонником физиократов, видевших в земледелии единственный источник национального благосостояния, но жалкое состояние культуры и нищета населения глубоко возмущали его. В сущности, для того времени мнения физиократов могли быть приняты без оговорок, потому что земледелие во Франции было доведено до полного упадка. Аристократия пренебрегала хозяйством, сохраняя, однако, все свои привилегии; крестьянин был слишком придавлен налогами, чтобы вести сколько-нибудь правильную культуру; а система поощрения обрабатывающей промышленности в ущерб земледелию, дурное управление, безжалостное выбивание податей окончательно добивали его. Страна разорялась и не могла оправиться без коренных реформ в государственном хозяйстве; Лавуазье убедился в этом во время своих многочисленных поездок по Франции. «Поверят ли, – говорит он, – что такая плодородная, такая существенно земледельческая страна, как Франция, вместо того, чтобы вывозить всевозможные продукты, находится в зависимости от иностранцев относительно большей части предметов культуры, для которых ее почва как нельзя более приспособлена?» Вообще, его взгляды на земледелие отличаются наивностью: неисправимый идеалист проглядывает под оболочкой благоразумного и практичного буржуа. «Забывают, что истинная цель всякого правительства – увеличивать сумму благосостояния и счастья всех граждан. До сих пор более покровительствовали торговле, потому что негоцианты принадлежат к высшему сословию, чем земледельцы, умеют говорить и писать, живут в городах и составляют корпорацию, которая может постоять за себя. Несчастный земледелец стонет в своей хижине; у него нет ни представителя, ни защитника; его интересы не ставят ни во что».
Для исцеления этих бедствий он считал необходимым как улучшение сельскохозяйственной культуры, так и облегчение состояния народа, которое дало бы ему возможность подняться самому и поднять земледелие.
В своем имении он не жалел издержек на агрономические опыты и мало-помалу довел хозяйство до цветущего состояния. Затраты на земледелие, по его мнению, были самым благородным помещением капитала. «Подобное помещение не представляет блестящих спекуляций ажиотажа или операций с государственными бумагами, зато оно не сопряжено и с такими риском и потерями; успех не достигается за счет чужих слез, а напротив, сопровождается благословениями бедных. Землевладелец, улучшая хозяйство, распространяет вокруг благосостояние и довольство; богатая и обильная жатва, многочисленное население, картина общего благополучия – вот награда за его труды».
Заметим, что эту программу он с успехом исполнил для своей местности, введя ряд улучшений в местное хозяйство: травосеяние (клевер и эспарцет), улучшенные породы скота, овечью толоку, возделывание картофеля и свеклы.
В 1785 году министр финансов Калонн учредил Комитет земледелия, род совещательной комиссии, обязанной указывать министру меры, полезные для земледелия. Лавуазье был назначен секретарем Комитета и составил по его поручению много инструкций и докладов, касающихся как сельскохозяйственной техники, так и общих условий сельского быта. По его же инициативе Комитет устроил образцовые мастерские для тканья льна и пеньки: дело в том, что Франция отправляла эти продукты сырьем за границу и получала оттуда в виде тканей; Лавуазье хотелось создать ткацкий промысел и во Франции, чтобы, с одной стороны, не платить иностранцам, а с другой, – доставить крестьянам зимний заработок.
В 1787 году Комитет поручил Лавуазье важное дело: составление инструкции для провинциальных собраний. Собрания эти были устроены вместо прежних интендантов, управлявших провинциями по принципу «кого хочу – помилую, кого хочу – казню» и возбудивших к себе самую остервенелую ненависть со стороны местного населения. В инструкции Лавуазье указываются сначала различные улучшения в системе хозяйства, которые необходимо ввести; затем он переходит к сути вопроса: тяжелому экономическому положению крестьянства. Подати – taille, corvée, chainparts, десятины, светская и духовная, достигавшие на практике половины, местами – всего дохода от земледелия; запретительная система, не допускавшая вывоза продуктов, – всё это не давало подняться разоренному народу.
Как эта инструкция, так и большинство докладов и проектов, составленных Комитетом, не привели ни к чему. В 1787 году Комитет был закрыт, и груда бумаги, исписанной его членами, отправилась в архивы дожидаться будущих историков.
