Можно привести еще немало подобных высказываний, но мы согласны с Г. Гачевым в том, что научные труды Берона оказались в то время в стороне от основного русла распространения научных знаний в Болгарии и в этом смысле не имели почти никакого значения для развития болгарской науки. Однако мы решительно не можем согласиться с утверждением автора о том, что научное творчество Берона не оказало никакого влияния на духовное развитие Болгарии. Напротив, приведенные выше оценки деятельности Берона как ученого, а также другие многочисленные факты свидетельствуют о большом влиянии научных исследований мыслителя на общекультурный процесс, протекавший в середине и во второй половине XIX в. в Болгарии. По нашему мнению, это влияние выразилось по крайней мере в следующем.
1. Петр Берон был национальной гордостью болгар, что подтверждают высказывания о нем виднейших деятелей эпохи болгарского возрождения и просвещения.
2. Берон поднимал дух и укреплял уверенность в собственных силах у своего порабощенного народа и его интеллигенции, которая уже была достаточно зрелой, чтобы участвовать в научной жизни Европы. Кроме того, его научные труды были хорошим психологическим «допингом» для утверждения веры болгар в свои большие интеллектуальные возможности, и совершенно прав И. Селиминский, высказывавший по поводу сочинений Берона мысль о том, что в науке нет больших или малых народов.
3. Деятельность Берона как ученого была примером для молодого поколения болгарской интеллигенции, которое видело в ней мощный стимул для развития своих творческих способностей.
4. Популярность имени Петра Берона, появлявшиеся сообщения о его участии в международной научной жизни и тот факт, что ряд библиотек в Болгарии обладал его научными трудами (что считалось за особую честь), несомненно, содействовали ускорению развития национальной культуры и в конечном счете помогали в борьбе за освобождение от турецкого рабства, за политическую независимость и духовный расцвет.
Следовательно, значение и влияние научных исследований Берона на духовное и общекультурное развитие возрождавшейся Болгарии ни в коем случае нельзя умалять.
В своей работе Г. Гачев пишет, что феномен Берона был результатом «слияния двух различных по времени потоков: современного прогрессивного уровня мировой цивилизации и стадии развития, на которой в то время находился его народ. В этом перекрещивании и вытекающих из него образованиях и состоит сущность ускоренного исторического развития общества и культуры, науки и искусства в странах, которые с опозданием стали приобщаться к мировому процессу» (29, 506—507). С этим выводом автора мы согласны, не возражаем также и против его утверждения о том, что «в более широкой перспективе развития мировой культуры вообще совершенно бесплодными не могут быть такие островные и посторонние образования, как Берон с его размышлениями о мире. И хотя они не были в состоянии внести серьезный вклад в европейскую науку середины XIX в., все же любая работа по научному философскому синтезу, любые попытки создать целостную картину мира, которые предпринимались во все времена (в том числе и у нас в XX в.) такими феноменами, как Берон, оказывались более стимулирующими, нежели научная деятельность большинства даже самых прославленных ученых-специалистов, результаты которой были полностью поглощены течением науки того же XIX в. (именно потому, что они находились в ее основном русле) и ничего (или очень мало) не предложили для дальнейшего размышления» (29, 546—547).
Берон никогда не пренебрегал научными интересами молодой болгарской интеллигенции. Более того, он делал все возможное для широкой популяризации своих трудов в Болгарии. Об этом свидетельствуют многочисленные письма и документы, в которых говорится о большом количестве различных книг, высланных им бесплатно или за минимальную цену в адрес болгарских школ и отдельных лиц. Так, в одном из писем к Селиминскому Берон пишет: «Скажите комитету, что я предоставляю в его распоряжение 50 экземпляров физики... Два других ящика со 105 экземплярами физики я выслал г. Пападопулосу в Северин, с тем чтобы он роздал половину, а другие продал по объявлению... Часть книг пошлите в Одессу» (там же, 507).
Из других сохранившихся документов также видно желание Берона сделать свои труды достоянием русской культурной общественности, в чем он преуспел благодаря своим друзьям и почитателям. А в оставленном завещании мыслитель высказал пожелание, чтобы его книги были переведены и распространены и «во всей Оттоманской империи, и в Византийской державе, и в княжествах... Эти книги на турецком, греческом, болгарском, сербском и валашском языках должны предназначаться молодежи» (там же, 545).
При издании своих трудов Берон, как правило, обязывал издателя рассылать по одному экземпляру в различные библиотеки, список которых он составлял сам. В этот список включались национальные библиотеки ведущих европейских стран, многочисленные школы в Турции, Греции, Болгарии, России, библиотеки при крупных монастырях и церквах. Таким образом его сочинения попадали в национальные книгохранилища Парижа, Вены, Лондона, Мюнхена, Петербурга, Афин, Праги и других городов. Это помогло Николе Табакову издать в 1925 г. полный список трудов Берона, написанных по-французски.
Необходимо отметить, что в 1843—1871 гг. наряду с широкой научной и просветительской деятельностью Берон активно помогал национально-освободительному движению в Болгарии.
В 40-х годах прошлого столетия в Париже собралась большая группа образованных болгарских патриотов, среди которых были Гаврил Крыстевич, Александр Экзарх, Васил хаджи Михайлов, Теохар Пиколо, Димитр Киркович, Георги Атанасович, Иван Селиминский, Никола Пиколо и др. Воодушевленные идеей помочь своему исстрадавшемуся народу, особенно после восстания в Северо-Западной Болгарии, они стали энергично обсуждать пути оказания такой помощи. «Болгары в Париже получали сведения о своих соотечественниках и об их положении под турецким игом от видных ученых-путешественников А. Бланки, С. Робера и др.; они вступали в контакт с польской политической эмиграцией, руководимой князем Йежи Чарторитским, и пр.» (38, 288).
В воспоминаниях Ал. Экзарха содержатся интересные сведения о его встречах с Петром Бероном и Николой Пиколо. Они часто обсуждали вопросы о том, как быстрее добиваться полной самостоятельности православной церкви, о помощи Неофиту Бозвели, который в то время работал в Царьграде (Константинополе), о путях усиления болгарского влияния в турецкой столице, как это удалось сделать грекам. В докладе австрийского консула в Русе Е. фон Рёссера 30 июля 1856 г. сообщается о стремлении Берона и Пиколо добиться на Парижской конференции 1856 г. решений, улучшающих положение болгарского народа. «Эти два мужа, — говорилось в докладе Рёссера, — кажется, весьма опытные публицисты, они располагают значительными денежными средствами и пишут в различные французские газеты; таким образом „болгарская программа“ стала известна общественности» (там же, 224).
